— Похоронить его, аппу.
— Это не так-то легко! Если вы похороните его теперь, то потом, когда весть о его странной смерти широко распространится по всей округе, придется его выкапывать.
— Аппу, тогда пошлите меня к лекарю.
— А что ты ему скажешь, Маниккам?
— Я приведу его сюда, аппу.
— Очень хорошо. Только держи язык за зубами. Я не хочу, чтобы тело старого Муругана осквернили вскрытием. Ты понял?
С благословения начальника Маниккам помчался в амбулаторию плантации. После дневного обхода лекарь сидел в своей комнатке и приготовлял микстуру. Как только тень Маниккама появилась на полу комнаты, лекарь поднял голову:
— Что тебе, Маниккам?
Он ответил не сразу. Стоял и ожесточенно скреб голову.
— Так что же тебе надо, Маниккам?
— Дораи, что за лекарство вы давали моему деду?
— Что, Маниккам? Кто он — твой дед?
— Старый Муруган, айя.
— Почему это тебя интересует?
— Свами, после принятия этого лекарства его замучила икота и он умер.
— У меня нет времени на шутки. Скажи мне правду.
— Я говорю вам истинную правду, свами. Он страдал от лихорадки, затем начал пить ваше лекарство. Это вызвало икоту. Сэр, скажите, пожалуйста, когда человек становится таким старым, разве нужно ему давать лекарства… Я имею в виду что-то… что приведет к концу… я хотел сказать — остановит…
Маниккам замолчал и поскреб голову. Лекарь понял, куда он клонит:
— Не мели вздора, Маниккам.
Теперь наконец лекарь понял смысл разговоров в бараках и забеспокоился:
— Муруган был очень стар?
— Да, дораи. Семьдесят или больше.
— В семьдесят лет человек должен умирать, Маниккам.
— Но не после приема лекарства, дораи. Мы должны найти выход.
— Ты имеешь в виду вскрытие?
— Да, дораи.
— Маниккам, предоставь это мне. А сейчас я хотел бы пойти взглянуть на старика.
Придя в дом умершего, лекарь увидел тело Муругана на полу, накрытое рваным одеялом. Старухи сидели вокруг и причитали. При виде лекаря сразу прекратились стенания и причитания. После короткого осмотра тела лекарь пошел к старшему кангани.
Начальник поздоровался с медиком совершенно спокойно.
— Я потерял старого Муругана, доктор, — сказал юн печально.
Хотя это замечание не выражало ничего, лекарь сообщил, что Муруган умер вскоре после принятия микстуры.
— Старческий возраст, начальник, — убеждал он.
— Но люди говорят, что он еще вчера был здоров и бодр.
— В старческом возрасте смерть может наступить неожиданно. Но у Маниккама на этот счет есть свое, особое мнение, и это плохо.
Старший кангани был застигнут врасплох этим сообщением. Но он подозревал, что Маниккам хитрит, как всегда. А Маниккам стоял в некотором отдалении, глубокомысленно почесывая голову.
— Эй, Маниккам
— Аппу?
— Что ты сказал дораи?
— Я слышал, что медик дает какие-то лекарства старикам, когда их уже невозможно вылечить.
— Ну и глуп ты, Маниккам! Я думал, что в твоей дурной голове есть хоть капля здравого смысла. Не говори больше подобных вещей.
— Аппу, я только спросил свою жену, не могло ли случиться такое с моим дедом.
— Замолчи! Хватит!
— Аппу…
— Это опасные разговоры, — начал лекарь. — Кто-нибудь пустит дальше этот слух, и у нас будут неприятности.
— Верно, — сказал начальник с деланным спокойствием.
— Но когда человек умирает от старости, так чего же беспокоиться?
— Так мы похороним его, аппу?
— Идите и хороните его. Но чтоб никаких разговоров в бараках, — сказал лекарь.
— Маниккам, помалкивай и делай, что доктор дораи сказал.
Маниккам заторопился в бараки, оставив «больших людей» в разгаре беседы.
— Хорошо, что мы так решили, — заговорил начальник. — Вы правильно сказали, что люди так любят болтать…
— Да, начальник. Вскрывать человека — очень неприятное дело. Из-за ничего все здесь пойдет вверх дном.
— Да, к тому же это отразится на вас и на мне.
— А Маниккам — великий болтун, не правда ли?
— Я за ним присмотрю, — сказал старший кангани.
Лекарь удалился, вполне довольный заверениями, данными ему управляющим.
Печально зазвучали тамтамы перед домом старого Муругана. Под плач, стенания и пение гимнов разукрашенный гроб с покойником отнесли к месту его последнего упокоения — среди чайных кустов.
Вечером, когда старший кангани послал за Маниккамом, тот сидел у огня рядом с женой.
— Послушай, — сказал он посыльному, — скажи аппу, что я не совсем здоров и не смогу прийти. А утром пораньше я буду у него.
— Но ты выглядишь вполне здоровым. Почему бы и не пойти, брат?
— Видишь ли, я немного выпил. Ты скажи, что я болен, а наш начальник все поймет.
Посыльный ушел. Маниккам сидел, улыбаясь сам себе, окрыленный своим успехом. Но секретом этого успеха он не сможет поделиться даже с женой.
НАЙНАППЕН ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПОБЕРЕЖЬЕ
Это был старый барак с десятью комнатами в ряд и общей верандой. Покрытая гудроном крыша, стены из выщербленного кирпича и крошечные окошечки — все это выглядело уныло и жалко. Некоторые даже предполагали, что здесь водятся злые духи.
Большинству жильцов далеко за сорок. Наиболее выдающиеся среди них — фабричный сторож, корзинщик и кангани Найнаппен. Кроме сторожа и корзинщика, все остальные уходили на работу рано и возвращались с заходом солнца. Их отношения скорее походили на те, которые складываются среди пассажиров скорого поезда. Они смотрели друг на друга с полным безразличием и отчужденностью.
Корзинщик сидел перед верандой, плел свои корзины и напевал себе под нос старомодный мотив, чтобы не чувствовать отвратительные запахи, идущие от канавы. Он вкладывал всю душу в свое занятие, ибо оно кормило его. На другой стороне улицы храпел до 5 часов дня на своем топчане фабричный сторож. К ночи он оживал. Тогда он стучал в свою колотушку (удукку) и напевал монотонным голосом отрывки из древних сказаний.
Среди этого странного люда выделялся Найнаппен. Жили они с женой уединенно. Ему было под шестьдесят. Он был в неизменном коричневом сюртуке и красном тюрбане, тонкие свисающие усы и дешевые сережки с тусклыми красными камнями дополняли его облик. Белое дхоти, повидавшее много на своем веку, он носил выше лодыжек.
Его жене Каруппае давно было за сорок. Это была высокая, худая женщина сварливого характера, питавшая слабость к красным сари. Найнаппен никогда не участвовал в спорах и ссорах ни дома, ни в поле. Он умел держаться в стороне от всего этого. Если дома возникало какое-то недоразумение, он говорил жене: «Отстань, бестолковая женщина». И продолжал заниматься своим делом.
Каждое воскресенье Найнаппен работал по контракту. Он приглашал пятерых парней — «только чтобы помогать ему», как он выражался. В 2 часа пополудни он давал каждому пять сухарей и чистой холодной воды из ближайшего ручья. Это и был обед. В 5 часов дня они получали по пять десятицентовых монет, ибо цифру пять он считал счастливой.
Однажды у него гостили дочь с мужем. «Если они останутся еще на два дня, — думал он, — семейный бюджет затрещит по швам». Поэтому он решил привлечь и зятя на воскресную работу по упомянутому выше контракту — «только посмотришь, как там».
Он начал заострять мотыги для прополки. Клал их острием на большой кусок железа и точно рассчитанными движениями отбивал края молотком. При этом его мысли вертелись все время вокруг листьев бетеля в небольшой жестяной коробочке. Прошлым вечером он сжевал только один листик. Оставшиеся двенадцать теперь сжуют, наверное, жена, дочь и зять. Вспомнил и о единственной сигаре, оставшейся от пачки, которую он купил месяц назад. Он берег ее на крайний случай, она могла понадобиться в трудную минуту.