— Спасибо. Не рано ли хороним Игоря Петровича? — решил не миндальничать с ним Бехтеренко.
— Увы, Слава, — с дружеским участием говорил Воливач. — Игоря не вернуть. После вас мы обошли с собаками все ходы, даже самые секретные, и никаких следов. Нет его там.
— Но я-то знаю точно, он был там! — не сдержался Бехтеренко.
— Охолонь, Слава. Бери любых ищеек и разыскивай. Мне самому не дает покоя его исчезновение. Не делай всех врагами, не на кого опереться будет.
Такой откровенности Бехтеренко не ожидал. Хохлацкое упрямство потеснила хитроватость, хотелось прямо сейчас мчаться на Лубянку, одной рукой принимать дела, другой карать причастных, но победила третья натура — умение работать под дурачка. Он поблагодарил сдержанно Воливача и решил ближайших выводов не делать — не воевать с ветряными мельницами.
«Русский, — припомнилась шутливая истина «литератора» Смольникова, — даже в самые худшие времена удерживался в состоянии покоя за счет перемешанных в нем кровей. Когда кавказская бьет в голову, сибирская остужает ноги, еврейская вливается в музыку, немецкая в пиво; когда северная рассудочно экономит, южная дом продаст, но праздник по случаю закатит. Вот и вся тайна загадочной русской души. Спроси нас Всевышний, чего мы хотим, — сами не знаем. Даст кусок золота, мы им орехи колотим, урожай пошлет невиданный, плачем, хранить негде, недород нашлет — молчим, Бога не проклинаем, скрипим, надеясь на лучшее. Ради этого живем, выживаем и жить будем долго».
Загадочная ухмылка держалась на лице Бехтеренко до самого Ясенево. По какому поводу — сам не знал.
В Управлении, справившись с потоком поздравлений, он прошел в свой кабинет и открыл сейф. Вот он, пакет Судских, завещание…
Посидел за столом, подумал, выложив перед собой запечатанный пакет под сургучной печатью. Вскрывал его неторопливо, собрав осыпавшийся сургуч в пепельницу.
Развернул единственный лист. Узнал почерк Судских.
«Слава, не спеши делать выводы по поводу Икса. Он враг, но не спеши. Есть мудрая пословица: «Врага не отпускай от себя на расстояние». Пока даже я не могу определить степень его вины. И если со мной случится что-то, все равно не спеши. Ситуация может измениться в корне в любой момент». Под Иксом по уговору у них значился Воливач.
«Но откуда он мог предвидеть точно последствия? — недоумевал Бехтеренко. — Заведомо знал о своем исчезновении, знал, выходит, и о перемещении Воливача… А не та ли это высокая политика, из-за которой исчезают люди неведомо куда и неизвестно откуда появляются? Сам президент напрямую сказал — не воевать с мельницами и не спешить А о Судских даже не спросил… Ну, ходы-ходики!»
Поджигая послание Судских, он определил для себя.
«Поищу-ка я генерала сам и тихой сапой, а там видно будет».
Через час он появился на Лубянке. Перед отъездом он накоротко собрал старших офицеров и объявил им: никаких перемен в УСИ не будет, Управление сохраняется в своем обычном виде. Кто останется за хозяина?
— Пока Зверев, — закончил Бехтеренко и распустил офицеров.
Само собой, Зверев задержался.
— Так, Михаил… Ключи, коды, шифры, дешифраторы, таблицы, допуски передам тебе вечером, а сейчас готовь усиленные спецгруппы по числу выходов из подземки на поверхность. Со всей амуницией, — подчеркнул он. — Полагаю, встречи там могут быть самые жаркие. Всех, кто побывал уже там, включай. Готовность на четырнадцать ноль-ноль.
Зверев вопросов не задал, кроме одного:
— А львовский архив?
— Пока забудь о нем. Пусть лежит где лежит Его судьбу пока определяет Игорь Петрович. И только он.
На Лубянке его встретил сам Воливач.
— Растешь, Святослав Павлович, — сказал он, прижимая ладони к его плечам. — Заметно растешь.
Скромная улыбка сменщика ничего не сказала Воливачу, а Бехтеренко хорошо владел собой. Поднявшись наверх, они могли говорить в доверительном ключе, который сразу предложил Воливач. Он неприметно дал понять, что благополучие УСИ целиком зависело от него, а быстрый взлет Бехтеренко — тем более.
Памятуя записку Судских, Бехтеренко сдержанно реагировал, дожидаясь, когда его якобы проймет от благодарности и Воливач скажет, сколько это стоит.
И не дождался. Даже когда разбирались с делами, ни малейшего намека Воливач не сделал. А Судских поминал часто… Но было прощание с родным кабинетом, плющами, последнее рукопожатие у двери и остановка перед дверью, и рука, вскинутая вдруг ко лбу, в мастерски продуманной мизансцене:
— Да! Чуть не забыл. Совсем закрутился. Позавчера были у меня коллеги из Интерпола и просили помочь с розыском нашего же партийного спецархива. Для нас он особой ценности не имеет, кроме исторической, а они хотели бы сделать кое-какие копии с нашего позволения. Что скажешь? — Остро вонзились в Бехтеренко умные глаза Воливача.