Лука встал, прошелся взад-вперед:
— Ты вот о ребятишках… А почему сейчас не рожают помногу? Ясное дело. Раньше-то с ребятней старики сидели, а сейчас со стариками не хотят жить. То-то. Мы, бывало, с женой ребятишек сделаем, а бабка с дедом сидят с ними, они им и каши варят, и все…
Разговор — словно сухие поленья вспыхнули в жаркой печке.
— Молодежь грамотная стала, не хочет навоз возить аль там силос раздавать.
— Вот они и идут в город.
— Не идут, а бегут.
— И верно, бегут. А зима вот сейчас, что им делать?
В станицу со стороны города въехала «Волга» и направилась к дому Самохваловых. Станичники умолкли, ждут машину, им не надо гадать, кто «сидит в ней.
Приоткрылась передняя дверца; за рулем сам председатель, не вылезая, проговорил, будто бросил камень в реку:
— На амбар бы всем завтра выйти. Материал привезли.
Никто не откликнулся, и тогда председатель оставил машину. Не успел он на землю стать, а уж станичники снова за свой прерванный разговор.
— Оно вроде польза получилась, что МТС сократили, в одни руки все отдали, а если посмотреть с другого боку… При МТС друг друга контролировали, горло бы перегрызли, если что не так, конечно, за дело. А нынче кто контроль? Совесть одна. А у всех ли совесть крестьянская? То-то…
Высказавшись, Лука положил ногу на ногу, смотрит сквозь председателя, а тот чуть ли не в глаза ему лезет, потому что заводила в станице он.
— У нас в позапрошлый год новый трактор по винтику разобрали на запчасти? Разобрали или нет? — заговорил Джамбот. — А у другого председателя этих запчастей навалом, шустрый, выходит, он, доставала. И третий такой… А государство не может всех снабдить, одних шустрых вон сколько развелось. По-хозяйски ли такое?
Матери было приятно слышать его рассуждение: неторопливое, с болью в голосе.
— У хозяина все с расчетом, а у нас хоть и по науке, но без расчета, — заключил он.
Председатель попросил закурить. Анфиса поняла, что это он с умыслом: у самого не выводились сигареты, желает прервать разговор станичников.
— А ты, председатель, достань свой гаманец, — не скрыв неприязни, посоветовал Лука.
Анфиса осудила соседа: зачем так-то с человеком?
Кто-то добавил не без усмешки:
— Так он же большедушник[13], вот и просит.
Лука, всем своим видом показывая, что вышел из разговора, поднялся и, закинув руки за спину, направился в сторону магазина.
— Ты куда? — окликнул его Алексей.
— Закудыкал… Фатима закрывать сейчас будет.
— Ты на всех? — не без надежды спросил все тот же Алексей, хотя знал, какой последует ответ.
— На всех у председателя, а у меня на себя.
Станичники один за другим потянулись в ту же сторону, и у калитки остались Самохваловы да председатель.
— Не под руку попал станичникам, — нарушил молчание Джамбот.
— Да, Луку надо было гнать… И чего взъелся? — возмутился председатель.
Джамбот вытянул из кармана шерстяные перчатки:
— Зачем ты так?
— Беркатиха[14] он!
— И это вот ты зря, председатель, по настроению наговариваешь на Луку.
И не дожидаясь, что ему ответят, поспешил к магазину, но тут же вернулся, спросил:
— Нам за кукурузу обещанное не забыл?
Председатель уселся в машину, ответил неопределенно:
— Помню…
Не ускользнуло его настроение от Джамбота.
— Смотри, в другом месте потеряешь.
И тут вспылил председатель:
— Ты что, взялся сдельно долбить об одном и том же? Все мне угрожают! С кулаками! А ты, елки-палки, сядь на мое место, и я погляжу на тебя.
Всунул Джамбот руки в перчатки, с расстановкой не то спросил, не то упрекнул:
— Зачем шел в начальство?
Председатель включил мотор, хлопнул дверцей с силой и уехал.
Посмотрела ему вслед Анфиса, сказала неодобрительно:
— Без году неделя как избрали, а уже научился гокать дверью.
Только теперь сын оглянулся на мать, задумчиво проговорил:
— Я сейчас, маманя.
И понесся к правлению колхоза.
Она скорей на костыли и за ним. А в это время станичники высыпали из магазина, пришлось ей остановиться на полпути, не пройдешь же мимо, если окликнули.
— Ты уж, Молчунья, извини, что покинули тебя, — произнес Лука не оправдываясь.
— А все этот… брухачий[15] бык, — сказал Алексей.
— Ох, Алексей! — предостерег кто-то. — Подбирается он к тебе.
Направились гурьбой в пекарню, здесь словно их ждали: тут же пекарь положил перед ними на стол хлеб — только что из печи. Усевшись вокруг стола тесно, они вдыхали глубоко, подольше задерживая в себе запах свежего печеного хлеба. Потом Лука выставил на стол бутылку.