— Старый я, чтобы убивать человека… Моим рукам не удержать оружие, тяжелым оно стало для них. Но полицая…
Будь в ту минуту Анфиса способна прислушаться к голосу Джунуса, тогда бы уловила в нем гнев. Вот почему она перебила его, горячась:
— Я не тебя прошу! Надо мной он издевался! А если бы они так с дочерью твоей, а? — безжалостно хлестнула старика.
— Молчи!
Через минуту он, привстав, проговорил:
— Прости…
Поднялась Анфиса, а старик продолжал тяжелым голосом:
— Когда это раньше было, чтобы женщина взяла оружие в руки?
Анфиса быстро подошла к нему, присев на корточки, заглянула в глаза снизу вверх.
— Ты же мне говорил, что горцы мужественны, честны. Проведи меня к нему. Ну что ты медлишь, Джунус. Или он твой брат?
Оторвал Джунус от колен руки, подержал их на весу ладонями вверх, как бы просил всем своим видом: «Прости, если что не так!»
— Нет, не брат он мне… Пусть волк ему будет братом… Аул моих отцов совсем рядом отсюда, в Балкарии, протяни к нему руку и достанешь. Утром выйдешь, а в полдень уже тебя посадят на самое почетное для гостя место. В ясное утро я вижу отсюда могучее дерево: это орех, мой отец посадил его, когда в доме родился сын… Всего одно дерево. Правду люди говорят, что проклят тот, кто один. Но у меня был названый брат, Конай. Никто из взрослых не знал, что мы еще детьми поклялись в верности друг другу. Красивый, гордый, на свете второго такого не встречал за долгую жизнь. Ну, орел в полете! Не знал, куда силы девать. И он все же нашел свою тропу, она привела его к большевикам. А это случилось так… Встретился Конаю осетин. На расстрел вели его белые, а Конай сумел отбить у них осетина, на глазах у всех увел в горы, в пещере укрыл, а потом под носом у белых переправил в Дигорию[16]. О чем они говорили — не знаю, только однажды Конай открыл мне, что уходит к керменистам[17]. Меня он не уговаривал, ни о чем не просил… Но разве я мог не пойти за братом? Мать Коная собрала его в дорогу без слез, а Чонай — отец Коная — сказал мне: «Пусть твое имя покроется позором, если ты подведешь своего брата, если ты явишься и аул без брата, если ты оставишь тело брата на чужбине».
На нихасе[18], в присутствии старших аула, я поклялся быть Конаю братом. Не уберег я брата: во Владикавказе Конай попал в руки белых…
Всю жизнь молю аллаха, но он не прощает меня за то, что я не был в тот момент рядом с Конаем. Не мог я вернуться в наш аул с позором. А как бы я посмотрел Чонаю в глаза, какие сказал бы ему слова? Не в оправдание, нет… Остался я с тех пор в Осетии. Судьба!
Долго после этих слов сидел он молча, пока наконец не спросил:
— Ты готова?
Она ждала этой минуты и все же не сразу нашлась: кивнув, пристально посмотрела на него, все еще не верилось, что Джунус решился.
В темноте Анфиса ничего не различала вокруг, даже тропу под ногами, все слилось. Пройдут и остановятся, слушают тишину. Но вот Джунус взял ее за руку, увлек за собой, и Анфиса сердцем поняла: уже. Перелезли через плетень, и рядом заскулила собака. Анфиса вздрогнула от неожиданности. У входа в дом притаились. Потянул Джунус на себя дверь — на запоре. Тихо постучал. Через минуту раздался голос:
— Кто?
Вздрогнула: он, его, полицая, голос.
— Это я, отец твоей жены, или ты не узнал меня?
— Ты один?
Она мысленно в какой уже раз целилась ему в лицо.
— А с кем мне еще быть? В гости теперь не ходят.
— Ты что-то стал разговорчивый, Джунус.
Приоткрылась дверь… Еще шире.
— Входи!
Раньше, чем она нажала на курок, — раздался выстрел.
Джунус схватил Анфису за руку… Словно в бреду, натыкаясь на кустарники, деревья, бежала к лесу и не слышала ни отчаянного лая собак, ни голосов, пришла в себя, когда повалилась на мерзлую землю: «Джунус опередил меня… Дура, дура, промедлила».
…Неожиданно чей-то голос оборвал ее воспоминания, она прислушалась к разговору. Лука там с кем-то.
Видишь, как теперь повернулось дело? Председатель сообразил, что к чему, и прошлое вспомнил Луке — у него не заржавеет, за пазухой носит долго — гляди, и еще что-нибудь припомнит, у него все по полочкам разложено. Но Лука же не дурак, понимать должен. Да как не понимает, все как есть понимает. Взять хотя бы Джамбота: с головой, рассудительный, не ляпнет что не надо, все у него к месту, и то побежал за председателем в правление, похоже, поколотить собрался. Ну, руку-то не поднимет, ясно, не славился род Самохваловых драчунами, разве что в старину, когда перебирали чихиря… У Самохваловых, конечно, не было, а в роду Джамбота?.. Лука-то прожил жизнь немалую и теперь на все смотрит со своей точки. Вон Санька, девчонка, и то, пока на трибуну не взошла, жила как все в станице, а посмотрела на людей сверху вниз, и показалось ей, будто крылья выросли.