— Счастливая ты, — проговорила она.
Натянулось в Саньке все внутри: отчего бы эти слова, но Фатима не дала сосредоточиться, предложила тост.
— Бабы, дюже хочется выпить за Санькин гарнитур!
Кто-то прыснул, и тогда-то утвердилась Санька в мысли, что покупка обожгла баб, гарнитур породил в них зависть.
Взяла свой стакан, приподнимаясь, оглядела всех вприщур:
— За моего мужика, бабы! Ух… огонь! Опалил враз меня, и горю вместе с ним ярким факелом.
Выпила одним глотком.
Выстроились на столе пустые рюмки. С минуту сидели гости молча, а затем каждая:
— Придет, а от него керосином…
— Верно. Какая к хрену это любовь?
— От того и не рожаем.
— Одного-двух вылупишь, и ладно.
Фатима озорно сверкнула глазами.
— Давайте мужика заманим? Пробу снимем?
— Фу, да ну тебя?
— А что?
— Им подавай беленькую, сахаристую…
— Да… Вот Санька самая стоящая наживка.
— Это точно.
Встала Санька, смотрит на баб, что-то резкое с языка вот-вот сорвется, но нашла в себе силы, влезла в пальто и скорей в сени, тут ее и догнал голос незлобивый:
— Сатана, а не Санька.
Стоит в сенях, не знает, как поступить: вернуться, бросить Фатимке в лицо: «Да ты же… кто тебя возьмет!» Из хаты доносятся голоса:
— Захабарила[26] Санька парня.
Кто-то хохотнул.
— А все-таки наша Санька… Без нее тоскливо!
— Эх, мне бы так умереть с Джамботом… Воронистый!
Это был голос Фатимки.
Прибежала Санька домой сама не своя: и обидно, и радостно — отвергли подружки, да из сердца не выбросили.
Разделась молча и юркнула под одеяло. Ну, а Джамбот не идет к ней, надоели, как он говорил, ее коленца, и без Саньки не знает, куда деть себя.
Они сидели с матерью; он курил молча, а Анфиса держала перед собой газету и никак не могла сосредоточиться.
В нем вдруг появилось неведомое до сих пор ему чувство: бросить все и уехать куда глаза глядят, не пропадет, у него специальность, и на тракторе, и на бульдозере, одним словом, механизмы ему родня. А на худой конец и лопату возьмет, сил в нем на троих городских: видел их на уборке, это и говорить не надо, хлюпкие больше попадаются. Двоим расквасил нос за Саньку, потом стало стыдно, ходил мириться, мол, невеста она мне, а вы ее за околицу приглашали, разобраться надо было, такая девчонка да будет ждать, пока женихи из города привалят.
Уехать… Маманю с кем оставить? А как с квартирой в новом доме? А кому он назло сделает? Председателю? А мать же на собрании заявила: «Таких как ты перебывало, а станица стояла и будет стоять». Будет, это точно… Вернусь, как нового изберут, не вечно этому быть. Да нет, лазейку ищу, уж рубил бы одним махом. Ишь, одним махом, а если духу не хватает?»
Теперь председатель его в прогульщики записал, на всю станицу осрамил, а ведь все знают, что никто раньше Джамбота не отремонтировал трактор. Не мытьем, так катаньем…
Невеселые мысли прервал Санькин вскрик. Джамбот скорей к ней, и мать за ним на другую половину хаты. И предстало их глазам: в одной ночной сорочке стоит Санька на коленях перед раскрытым сундуком и яростно выбрасывает вещи.
— Вот! На… Все у меня есть! Все! У кого в станице еще есть? Милые мои…
Прижала к голой груди черные лакированные туфли на высоких каблуках.
Вспомнила Анфиса, сколько радости было в доме, когда Фатима продала снохе эти туфли, содрала, правда, с нее две цены.
— Лебеди вы мои, тлеете в сундуке!
Целует Санька туфли, прикладывается к ним щекой.
— Да как же я надену вас? Где мне взять такие ноженьки?
Швырнула туфли на пол и выхватила из сундука платье:
— В театр я пойду в нем? Не пойду. Нет театра… А жрать кто приготовит? Кто?
Платье замерло на мгновение в воздухе, плавно проплыв, распростерлось на полу.
Переглянулись мать с сыном.
— Джамбот, — взмолилась Санька, упала мужу в ноги. — Христа ради прошу тебя! Милый, уедем.
Не сдвинулся он с места, смотрел на жену, медленно бледнея, испугался своей же мысли: сграбастать — да на мороз, выкупать в снегу, на всю жизнь выбить дурь из головы! Удержался. А это стоило ему сил. Оседлал он стул, чувствуя, как отяжелели руки, плечи.
В эту ночь несколько раз выходил во двор Джамбот, и вместе с ним мысленно туда же шла мать, но так и не смогла догадаться, почему он подолгу оставался на холоде.
Вспомнила, как однажды костылем ненамеренно разворошила большой муравейник, и муравьи кинулись ошалело во все стороны. Видно, так и у них в доме намечается.