— Обещал голову снести.
Лейтенант, а это был он, произнес зло, простуженно.
Обеспокоилась Анфиса: интересно, о чем он? Кто это грозился ему голову снять? Разомкнула руки на коленях, голыми ступнями нащупала пол и поежилась: холод пронизал с ног до головы.
— Генерал велел через двадцать четыре часа доложить все как есть про мост.
Накинула на плечи ватник, прокралась на цыпочках к проему в перегородке, оттянув легкий полог, выглянула, лейтенант сидел к ней спиной, уронив голову на стол; старшина же извлек из кармана шинели кисет, послюнявил пальцы.
— Сам прошусь — не отпускает… В глотке сидит этот мост. Технику гонят по нему на этот берег, технику, понимаешь?
«Какой еще мост мучает его? Может, и ее братик где-то вот так убивается. И Мишка уже на фронте».
Она не заметила, как выбралась из-за полога на мужскую половину комнаты.
— Приказ, понимаешь, приказ! Нужен для дела человек из местных, а где я его возьму ночью-то?
Старшина раскурил самокрутку, курчавый дым взвился над ним, пригладил всей ладонью усы.
— А ты ему объяснил бы, мать его так, что нэма в станице мужиков. Одна-две бабы, а остальные в лесу, и разведчики сгинули! Провалились! Сквозь землю! Пусть кинут авиацию, нечего…
Не поднимая головы, лейтенант произнес:
— Авиацию… Где ее взять? На нашем участке не бои, а бирюльки, авиация там, где жарко, понял?
Старшина махнул рукой, как не понять. Наконец лейтенант оторвался всем телом от стола, шлепнул по нему ушанкой, затем стиснул руками голову, простонал:
— Мост, мост… — а после долгой паузы: — Может быть, сам Верховный приказал взять его целехоньким? Взять!
И вдруг ударил по столу кулаком:
— Возьмем!
Сложила Анфиса руки перед собой, молча ждала, когда же на нее обратят внимание, но лейтенант занялся своей ушанкой, а старшина нагнулся, чтобы стянуть с ноги сапог. Перемотал портянку и снова обулся, пристукнув каблуком об пол, выпрямившись произнес:
— Сомнений никаких на этот счет. Возьмем!
Анфиса улыбнулась. Она была благодарна старшине за то, что не возразил лейтенанту. Здоровенный, плечи — косая сажень, глазами сердитый, а душа у него жалостливая, все подшучивал над ней: «Ты, дочка, держись крепко за землю, а то сведут тебя с ума глаза разведчиков, непременно сведут. У меня ребята бедовые, ох, бедовые…»
Опять заговорил лейтенант:
— Я сам пойду!
— А генерал? — тут же напомнил старшина.
— Хрен с ним, с твоим генералом, вот что я тебе скажу. Вернусь, а там пусть хоть к стенке!
— И прикажет, из пулемета саморучно прошьет, глазом не моргнет… Будто ты его не знаешь, с самой границы вместе… — пытался урезонить старшина своего командира.
— А я сказал, пойду, разведаю и куда сгинули мои люди узнаю. И вернусь!
Старшина поднялся:
— Правильно, это по-гвардейски. И я с тобой, лейтенант. А вернуться без выполнения приказа не имеем права.
Поддерживая руками ватник на плечах, Анфиса прошлепала к столу, в нерешительности остановилась между лейтенантом и старшиной.
— А-а, красавица… — произнес рассеянно лейтенант.
Ну до чего он похож на Сашка. Оттого, смелея, обратилась к нему.
— А вы меня пошлите…
Старшина засмеялся, и она на него в сердцах:
— Ну чего вы? Да я в нашем лесу, как мышь! Можно сказать, с малолетства…
Лейтенант взял ее руку, накрыл теплой ладонью. Она почувствовала, как всю обдало жаром, но отнять руку не было сил.
Он посмотрел на девушку пытливо.
— Девчонка я, какая для немцев разведчица…
С чувством грохнул командир кулаком по столу:
— Идея!
Взял ее за плечи:
— Ты умница.
И вдруг Анфиса расплакалась, смотрит на лейтенанта, старается улыбнуться, а у самой слезы текут и все тут. Старшина покачал головой:
— А мать? Да она нас…
…В автобусе раздались голоса, вернули ее из прошлого.
— Гони давай! Мы-то при чем?
Водитель все стоял, и она подумала с недоумением: что ему еще нужно от нее.
— Слушай, да она же…
Не договорил парень с переднего сиденья, потому как Анфиса выразительно посмотрела в его сторону. Лицо парня показалось ей знакомым, но, присмотревшись, поняла, что ошиблась, все они нынче похожи один на другого.
«Ну покричал зря и иди себе. Оно, конечно, работа у него нервная, зазеваешься, только подумаешь о чем другом — и кверху колесами. А зачем сел за баранку, если твои нервы годятся разве что для струн балалайки», — рассуждала Анфиса.
— Красавица, покажи-ка ему свои права, — советовал все тот же с переднего сиденья, при этом делал руками выразительные жесты, мол, костылем его.