Но разумеется, здесь надобно обращать внимание на причину движения, потом на то, как происходит оно, в какие страны направлено, с какими народами сталкивается известный народ и какие следствия этого столкновения.
Причины движения народа могут быть внешние и внутренние. Причины внешние - натиск другого народа, недостаток средств к жизни в известной стране - могут заставить целый народ или часть его выселиться из своей земли и искать других жилищ. Но иногда причины внутренние - внутренний разлад и борьба, вследствие его происшедшая, - заставляют часть народа, меньшинство, покинуть родину. В какой форме происходило движение, переселение - это особенно важно для исторического наблюдения.
Успех в изучении истории зависит именно от внимательности этих наблюдений, от многосторонности взгляда; ошибки происходят не от неправильности только взгляда вообще, но от того, что мы глядим на одну сторону явления и спешим из этого рассматривания вывести наше заключение, вывести общие законы, объявляя другие взгляды, то есть взгляды на другие стороны явления, ложными.
Взгляд вполне правильный есть взгляд всесторонний; разумеется, он может принадлежать существу совершенному, божеству; человек не может иметь притязаний на всесторонность взгляда, но должен стремиться к возможному для него совершенству, к многосторонности изучения. Иногда идет долговременная и ожесточенная борьба между учеными, между целыми школами, идет борьба не оттого, что одни смотрят правильно, а другие - неправильно на явление, а оттого, что одни смотрят на одну, а другие - на другую сторону явления и не догадаются соединить свои взгляды, дополнить один другим. Многостороннее наблюдение, разумеется, легче относительно явлений внешней природы, к которым мы относимся непосредственно; оно крайне трудно относительно исторических явлений, к которым непосредственно мы относиться не можем, а должны ограничиваться чужими наблюдениями, но от трудного до невозможного еще далеко.
До какой степени при изучении истории мы не привыкли к внимательному, многостороннему наблюдению, показывает всего лучше книга Бокля "История английской цивилизации". Автор оплакивает судьбу исторической науки, жалеет, что "историю писали люди, вовсе не способные к решению своей великой задачи, что до сих пор мало собрано нужных материалов. Вместо того чтоб говорить нам о предметах, которые одни имеют значение, вместо того чтобы излагать нам успехи знаний и путь, на который вступает человечество при распространении знаний,- вместо этого большая часть историков наполняют свои сочинения самыми пустыми подробностями, анекдотами о государях, о дворах, бесконечными известиями о том, что было сказано одним министром, что думал другой, и, что всего хуже, длинными известиями о войнах, сражениях, осадах, вовсе бесполезными для нас, потому что они не сообщают новых истин и не дают средств к открытию их.
Наши политические компиляторы занимаются слишком много отдельными лицами и слишком мало характером времени, в которое эти люди живут; эти писатели не понимают, что история каждой цивилизованной страны есть история интеллектуального развития, которое государи, государственные люди и законодатели более замедляют, чем ускоряют, потому что, как бы ни было велико их могущество, все же они случайные и неполные представители духа своего времени.
Прежде всего заметим, что иеремиады автора написаны задним числом, что история интеллектуального развития в народе уже давно занимает достойное ее место в исторических сочинениях. Заметим, кстати: Бокль не знал, что делалось в этом отношении у нас в России. Здесь очень долго утверждали, что русская история начинается только с Петра Великого, потому что с этих пор только начинается история русского просвещения, история интеллектуального развития, и что история до Петра не представляет никакого интереса. Эта крайность вызвала, как обыкновенно бывает, другую крайность; но как бы то ни было, верно одно, что очень задолго до Бокля в одной стране громко проповедовались его положения.
История цивилизованной страны есть история интеллектуального развития, которое правительства более замедляют, чем ускоряют, - вот основное положение Бокля. Но прежде чем следить за интеллектуальным развитием в стране, надобно уяснить: что сделало эту страну способною к интеллектуальному развитию, какие условия приготовили известную почву для интеллектуального развития, вследствие чего интеллектуальное развитие приняло то или другое направление?
Так, например, у нас интеллектуальное развитие начинается с Петра Великого; но почему оно начинается так поздно и именно с этого времени; почему оно принимает такие формы при Петре и его преемниках; почему Россия теперь находится на известной степени интеллектуального, государственного и общественного развития? Все это останется для нас тайною и поведет к бесчисленным ошибкам в теории и практике, если мы не изучим подробно нашей древней, допетровской истории.
Но оставим Россию и посмотрим, как Бокль обращается с историей своих западных государств, с историей своей Англии, в цивилизации которой видит самое правильное развитие. В истории Англии он точно так же отзывается о времени до XVI века, как у нас еще недавно отзывались о допетровском времени, именно - как о времени варварства, мрака, господства слепой, безусловной веры; как о времени, в которое еще не рождалось сомнение, а пока нет сомнения - прогресс невозможен, по мнению Бокля; следовательно, что же такое была история Англии до XVI века?
А между тем до XVI века здесь положено было крепкое основание тому, что составляет отличительную черту английской истории, английского государственного и народного быта, тому, что условило и развитие интеллектуальное. Сам Бокль, желая объяснить застой Испании, начинает с начала, с V-го века. Значит, история цивилизованного народа имеет важное значение и тогда, когда интеллектуальное развитие еще не начиналось, когда еще не рождалось сомнение; значит, важное значение имеют известные отношения и без интеллектуального развития; значит, и после появления интеллектуального развития эти отношения не могут утратить своей важности; интеллектуальное развитие приходит к ним как новая сила, с могущественным влиянием на все другие отношения, но, как обыкновенно бывает в истории, и само подчиняется влиянию других отношений.
Обратимся к другому вопросу: что такое правительство? Правительство в той или другой форме своей есть произведение исторической жизни известного народа, есть самая лучшая поверка этой жизни. Как скоро известная форма правительственная не удовлетворяет более потребностям народной жизни в известное время, она изменяется с большим или меньшим потрясением всего организма народного. В ином народе, по-видимому, возбуждено сильное неудовольствие против правительства, против его формы; но если, несмотря на это, правительство держится, то это значит, что народ в своей истории выработал известные условия, которые требуют именно такой формы правительственной.
Правительство, какая бы ни была его форма, представляет свой народ, в нем народ олицетворяется, и потому оно было, есть и будет всегда на первом плане для историка. История имеет дело только с тем, что движется, видно, действует, заявляет о себе, и потому для истории нет возможности иметь дело с народными массами, она имеет дело только с представителями народа, в какой бы форме ни выражалось это представительство; даже и тогда, когда народные массы приходят в движение, и тогда на первом плане являются вожди, направители этого движения, с которыми история преимущественно и должна иметь дело.
Действия этих лиц, а в спокойное время распоряжения правильного правительства, его удачные меры или ошибки могущественно действуют на народ, содействуют развитию народной жизни или препятствуют ему, приносят благоденствие большинству или меньшинству или навлекают на них бедствия. Вот почему характеры правительственных лиц так важны для историка, так внимательно им изучаются, будь то неограниченный монарх, будь то любимец этого монарха, будь то ораторы, вожди партий в представительных собраниях, министры, поставленные во главе управления перевесом той или другой партии в народном представительстве, будь то президент республики.