— Проходи, сынок! — сказал широкоплечий плотный мужчина, сидевший в кресле. Он глубоко утонул в нем, отчего его ноги оказались выше головы. Входящему показалось, что слова приветствия доносятся через глухую перегородку.
— Пап, тебе вредно сидеть в таком кресле, выкинь ты его, в конце концов, — вошедший протянул руку для приветствия через ноги сидящего в кресле. Ухватив отца за руку, он с силой дернул его и поднял из кресла.
— Велика сила привычки, это же кресло генерала Бойкова, помнишь такого? Откуда тебе помнить, — отец раздраженно махнул рукой, он с сожалением поглядел на кресло, — когда я вышел в отставку, хозяйственное управление специальным приказом передало мне это кресло на вечное хранение, как в музей. Так-то! — плотный мужчина остановился возле кресла и долго смотрел на него, предаваясь приятным воспоминаниям.
— Виктор Ефимович, вам принести чаю? — чуть приоткрыла дверь секретарша.
— Да-да, и чаю принеси, и к чаю чего-нибудь покрепче. Видишь, кто у меня в гостях, самый дорогой гость — Ефим Викторович Лесин!
— Здравствуйте, Ефим Викторович, я вас не видела, выходила на минуту, — секретарша, не договорив, исчезла за дверью.
— Вечно она выходит на минуту, никогда ее на месте не бывает, — проворчал Лесин-старший.
— Не ворчи, пап. От этого музейного кресла у тебя давление подскочило.
Лесин-младший присел на стул, стоявший у письменного стола. Он посмотрел еще раз на историческое кресло, перевел безразличный взгляд на портрет президента, висевший над столом, пробежался глазами по столу и, наконец, посмотрел в глаза отцу. Немного помолчав, он сказал:
— Не могу, пап, больше! Сил нет.
— Фима! — строго произнес отец. — Не сметь! Не раскисай, время еще не пришло. Все мы проходили через это, думаешь, только тебе хреново? И я прошел через это испытание, думаешь, так просто я полковника получил? Многое пришлось вытерпеть… Что у тебя?
— Опять проверка, совсем замучили нас. Мне выговор обещали за плохую организацию работы.
Лесин-младший побарабанил пальцами по столу, выбивая незамысловатую музыкальную пьесу. Виктор Ефимович задвинул злосчастное кресло за шкаф и сел за стол рядом с сыном.
— Фима, служить надо? Надо, — сам себе ответил он. — В службе всякое случается, и проверки не самое гнусное в нашем деле. Придет время — уйдешь в отставку, получишь полковника или, даст бог, генералом станешь. Потерпи, сынок. Материально я тебя обеспечиваю, ты ни в чем не нуждаешься, можешь свою зарплату в фонд национальной безопасности отдавать. Зачем тебе зарплата сотрудника милиции? Копейки, — презрительно фыркнул Виктор Ефимович.
— Думаешь, мне приятно на твоей шее сидеть? Я и сам мог бы эти деньги заработать, — с излишней горячностью проговорил Лесин-младший и умолк.
— Деньги зарабатывать тяжело, здесь мозги нужны. — Виктор Ефимович многозначительно покрутил большим пальцем у лба.
— У меня, что, мозгов нет? — спросил Фима.
— Пока нет, нет мозгов пока. Неси-неси, Ниночка, — сказал Виктор Ефимович вошедшей секретарше. Она внесла поднос с кофейником, чайником и чашками, — Ниночка, тебе уши не надо прочистить? Я же сказал, принеси чего-нибудь покрепче.
— Коньяк? Виски? — спросила секретарша, оставаясь невозмутимой.
— И коньяк, и виски, лимончик порежь, да колбаски, да икорочки достань. Ниночка, только поживей! — скомандовал Виктор Ефимович.
— Слушаюсь, Виктор Ефимович. — сказала секретарша. Обмахиваясь подносом, как веером, она величаво удалилась.
— Вот, Фима, учись у Ниночки, у нее бронетанковая нервная система, ничем не проймешь. Вот как надо реагировать на ситуацию.
— Пап, у меня тоже крепкая нервная система, и меня ничем не проймешь. Мне не хочется тратить драгоценное время на службу. Я хочу заниматься интересным делом, не хочу просиживать штаны в Главке, не хочу переливать из пустого в порожнее. Понимаешь?
— Понимаешь-понимаешь, — ворчливо согласился отец, — но уходить из ментовки нельзя, категорически нельзя. Запрещаю тебе уходить из системы. Иначе прокляну! Все понял? — Виктор Ефимович побагровел и налился нездоровой полнотой.
Ефим Лесин подавил вздох и взял из трясущихся рук отца фарфоровый кофейник.
— Дай сюда, пап, сейчас прольешь. Успокойся, пусть будет по-твоему.
— Так-то лучше будет, отца слушаться надо, отец дурного не посоветует. Ты служишь не ради собственного благополучия, ты служишь родине, государству! Понимаешь?