Ее предпоследней страстью была философия. Она переписывалась с Гассенди, который, как и сотни других, поздравлял ее с осуществлением платоновской мечты о королях-философах. Рене Декарт, выдающийся философ эпохи, пришел, увидел и изумился, услышав, как она выводит его любимые идеи из Платона.19 Когда он попытался убедить ее, что все животные — механизмы, она заметила, что никогда не видела, чтобы ее часы рождали детей-часов.20 Но об этом подробнее позже.
Она не пренебрегала талантами местных жителей. В Швеции тогда был настоящий эрудит Георг Стьернхьельм, лингвист, юрист, ученый, математик, историк, философ, отец шведской поэзии и центр шведской интеллектуальной жизни в эту эпоху. Густав Адольф так восхищался им, что возвел его в пэры; Кристина сделала его придворным поэтом, пока он не присоединился к ее врагам.21
Привлеченная педагогическими теориями Иоанна Коменского, она привезла его в Стокгольм для реформирования школьной системы Швеции. Как и Елизавета в Оксфорде и Кембридже, она посетила Упсалу, чтобы своим присутствием поощрить преподавателей и учеников университета; она слушала, как Стьернхельм и другие рассуждали о еврейском тексте Ветхого Завета. Она построила колледж в Дерпте и подарила ему библиотеку; она основала еще шесть колледжей; она превратила в университет колледж, который ее отец основал в Або (Турку) в Финляндии. Она отправила студентов учиться за границу, некоторых — в Аравию, чтобы изучать восточную науку. Она импортировала голландских печатников, чтобы основать издательство в Стокгольме. Она призывала шведских ученых писать на жаргоне, чтобы знания распространялись среди ее народа. Без сомнения, она была одной из самых просвещенных правительниц в истории.
Обладала ли она собственным умом или была безраздельным вместилищем интеллектуальных течений, вихрем проносившихся вокруг нее? По единодушному свидетельству, в правительстве она сама думала, сама принимала решения, сама управляла и сама царствовала.22 В одной из последующих глав мы увидим, как она наложила вето на военную политику Оксенстьерны, трудилась ради мира и помогла закончить Тридцатилетнюю войну. Ее отрывочные мемуары очень важны и увлекательны. В изречениях, которые она оставила в рукописях, нет ничего заезженного. Например:
Человек является таковым в той мере, в какой он способен любить.
Глупцов следует опасаться больше, чем рыцарей.
Обмануть людей — значит оскорбить их.
Чрезвычайные заслуги — это преступление, которое никогда не прощается.
Есть звезда, которая объединяет души первого порядка, хотя их разделяют века и расстояния.
Для брака требуется больше мужества, чем для войны.
Человек возвышается над всеми, когда перестает что-либо ценить или бояться.
Тот, кто теряет самообладание в общении с миром, научился всему, что знает, без всякой пользы.
Философия не меняет людей и не исправляет их.23
В конце концов, перебрав дюжину философий и, возможно, перестав быть христианкой, она стала католичкой. Ее обвиняли в том, что она впитала атеизм от своего врача Бурделота.24 Шведский историк, которого поддержал Вольтер,25 считал ее обращение сознательным фарсом: по этой теории она пришла к выводу, что, поскольку истину познать невозможно, можно принять ту религию, которая больше всего импонирует сердцу и эстетическому чувству,26 и дает наибольший комфорт людям. Но обращение в католицизм часто является искренней реакцией после крайнего скептицизма; в глубинах сомнений может утонуть мистицизм. В Кристине были мистические элементы; ее мемуары обращены к Богу. Вера — это защитная одежда; ее полное снятие оставляет интеллектуальную наготу, которая жаждет, чтобы ее одели и согрели. А что может быть теплее, чем красочный, чувственный католицизм Франции и Италии? «Как, — спрашивала она, — можно быть христианином, не будучи католиком?»27
Она долго размышляла над этим вопросом и над многочисленными сложностями, связанными с обращением. Если она откажется от лютеранства, то по законам своего королевства и любимого отца должна будет оставить не только свой трон, но и страну. Каким антиклимаксом такая смена веры стала бы для героической защиты протестантской Европы ее отцом! Но она устала от своих официальных обязанностей, от речей проповедников и советников, от педантичных мелочей ученых, антикваров и историков. И, возможно, Швеция устала от нее. Ее отчуждение земель короны, дорогие подарки фаворитам обедняли и истощали ее доходы. Большинство дворян были настроены против ее политики. В 1651 году вспыхнуло восстание; его руководителей поспешно казнили,28 но активное недовольство сохранилось. Наконец, она заболела. Она подорвала свое здоровье, вероятно, слишком много работая и учась. Часто у нее случались опасные лихорадки с симптомами воспаления легких. Несколько раз она падала в обморок, иногда оставаясь без сознания в течение часа. В 1648 году, во время тяжелой болезни, по ее словам, она «дала обет бросить все и стать католичкой, если Бог сохранит мне жизнь».29 Она была средиземноморской душой, дрожащей на ветреном севере. Она мечтала об итальянских небесах и французских салонах. Как приятно было бы присоединиться к культурным женщинам, которые начинали выполнять свою уникальную функцию по уходу за интеллектом Франции! Если бы она могла взять с собой значительное состояние…