Мы можем судить о совершенстве персидских поэтов по их популярности при дворе Моголов в Дели, но ни один из них в этот период не нашел Фицджеральда, который бы переложил их для западного слуха. Мы узнаем, что Урфи из Шираза был на вершине персидской поэзии в шестнадцатом веке; он считал себя, по крайней мере, выше Са'ди; но кто из нас, провинциалов, когда-либо слышал о нем? Его стихи нравились больше, чем он сам, как мы узнаем от «друзей», которые пришли, чтобы насладиться его смертельной болезнью:
Соперником Урфи в рифмоплетстве был Саиб из Исфахана. Он последовал моде на переселение в Дели, как французские и фламандские художники того времени отправились в Рим. Но через два года он вернулся в Исфахан и стал поэтом-лауреатом при шахе Аббасе II (1642–66). Он был в некотором роде философом, плодовитым на фрагменты размеренной мудрости:
Если музыка персидской поэзии ускользает от нас, то наслаждение искусством Сефевидов нам не чуждо, ведь здесь звучит речь, которую могут понять все. Мастерство, тонкость и вкус, формировавшиеся в Иране на протяжении двух тысяч лет, в архитектуре, гончарном деле, иллюминации, каллиграфии, резьбе по дереву, работе по металлу, текстиле, гобеленах и коврах, которые сегодня являются одними из призов музеев мира. Лучшая архитектура эпохи, как мы уже отмечали, была создана при Аббасе I в Исфахане. Там второй из его рода построил Талар Ашраф (1642); и там же, в сумерках Сефевидов, шах Хусейн возвел Медресе Мадар-и-Шах — Колледж Матери Шаха — который лорд Керзон назвал «одной из самых величественных руин в Персии».45 Но и другие города могли похвастаться новыми архитектурными достижениями: Медресе-и-Хан в Ширазе, великий мавзолей Кваджа Раби в Мешхеде, ныне разрушенная, но все еще прекрасная святыня Кадам-Гах в Нишапуре и Голубая мечеть в Эривани.
Шах Аббас I основал в Исфахане академию живописи, где студенты должны были, в рамках своей дисциплины, копировать знаменитые миниатюры, в которых красота дизайна и тонкость рисунка преобладали над сюжетами и фигурами. Теперь — очевидно, под европейским влиянием — светские художники позволили себе отступить от ортодоксального магометанского обычая, создав миниатюры, в которых главной темой была человеческая фигура. Здесь последовательность перевернула итальянскую: в живописи Ренессанса пейзаж сначала игнорировался, потом стал случайным фоном, затем (возможно, по мере того, как индивидуализм падал под влиянием Контрреформации) преобладал над фигурами; но в исламской живописи человеческая фигура сначала исключалась, затем допускалась как случайная, и только на поздних этапах (возможно, по мере роста индивидуализма с богатством) она стала преобладать в оформлении. Так, в «Сокольничем46 знатный человек в зеленой одежде держит на запястье птицу на фоне золотых цветов; а в «Поэте, сидящем в саду47 в каждой детали прослеживается характерная персидская элегантность. Другим новшеством стала настенная живопись, пример которой мы видели в Чихил Сутун. Но великие мастера по-прежнему посвящали себя главным образом украшению Корана или иллюстрированию таких литературных классиков, как «Шахнаме» Фирдоуси или «Гулистан» Са'ди, который Мавлана Хасан из Багдада украсил жидким золотом.