- А где огурцы? - спросил я.
- Вон там, около камбуза, занайтованы два бочонка, один-то из них пустой, а другой - с огурцами.
Я подошел к камбузу и открыл бочонок...
Ба! Вот так огурец - там сидела Лена.
- Огурцы рядом, - весело глядя на меня, сказала Лена и тут же спросила: - Папа меня не ищет?
- Нет, я ему сказал, что ты попрощалась и ушла домой.
- А в море уже вышли?
- Вышли.
- Ну ладно, набирай огурцов, и пойдем посидим пока в камбузе, а потом уж я покажусь папе. Ой! Наверное, он будет ругаться! Бр-р, страшно!
Зайдя в камбуз и съев несколько огурцов, Лена спросила меня:
- Ты боишься качки?
- Я? Нет!
- Я тоже нет. А мутит тебя?
- Нисколько.
- Ох уж, "нисколько", а сам побледнел.
- Я? Это ты побледнела.
Мы спорили, спорили, а потом договорились до того, что ни я, ни она не боимся качки и нас обоих совсем не мутит, хотя чувствовали себя так, будто наглотались мух.
Через некоторое время у меня стала тяжелеть голова, шея уже не держала ее, голова валилась вперед, а у Лены лицо стало мертвенно бледным.
- Тебе очень плохо? - спросил я.
- Мне? Нет, только я хочу на воздух. Пойду пройдусь по палубе.
И она, словно после долгой тяжелой болезни, придерживаясь за стенки, поплелась к выходу.
"Тайфун" уже шел в открытом море, и здесь были такие большие волны, что они даже перемахивали через борт "Тайфуна" и гуляли по палубе.
Я, конечно, последовал за Леной. Лавина, катившаяся по палубе, схватила ее и, как мячик, подбросила вперед.
Я хотел задержать ее, схватился за руку девочки, и меня понесло вместе с ней. Почти у самого борта я зацепился за что-то, и мы оба ушли под волну, покрывшую нас. Когда волна отхлынула, мы оказались в чьих-то крепких руках. Хотя эти руки довольно грубо нас отбросили от борта, но я был рад, что они вырвали нас из воды, и еще больше обрадовался, когда увидел, что эти руки принадлежали нашему капитану, дяде Грише. Капитан привел нас в свою каюту и начал на наши головы метать огонь и молнии. Когда у него, видимо, запал кончился, он устроил допрос. На его строгие вопросы мне пришлось отвечать одному, потому что Лена как села на стул, повесила голову, так больше не поднимала ее, как говорят моряки - отдала концы в воду. Но, когда капитан спросил, где мы опять встретились, Лена набралась мужества, приподнялась и ответила:
- В бочке из-под огурцов.
Капитан улыбнулся и покачал головой.
- Ох, - произнес он, - что только с тобой будем делать, горе ты луковое!
А если уж капитан улыбнулся, значит, он больше не мог быть сердитым, такой уж у него был характер.
ВЫХОДИМ В МОРЕ
Настал для меня долгожданный час - выходим в море. Лену уже сняли с борта, она одиноко стоит на берегу и с завистью смотрит на меня. Жалко мне ее. И почему капитан не берет ее в море? Это все из-за ее отца - боцмана. Он говорит: детей привечать на корабле - это значит беспорядок допускать. Вот и он, легок на помине.
- Ну, друг ты мой разлюбезный, - говорит он мне, - теперь уж готовься к делу.
- На вахту? - спрашиваю я.
Боцман молчит.
"И зачем я его об этом спрашиваю? Само собой разумеется, что на вахту", - думаю я.
- Боцман, а что мне делать? - следуя за ним, спрашиваю я.
Боцман, видимо, не рад, что заговорил со мной, сердито отвечает:
- Иди в каюту, отдыхай.
"И правильно, - думаю я, - матросы всегда перед вахтой отдыхают".
Точно так же поступаю и я. Но разве заснешь, если у меня даже жилки на виске выстукивают: "На вахту, на вахту, на вахту!"
Лежу в постели и думаю:
"Наверное, Лена еще стоит на пристани и ищет глазами меня. Ах, бедная Лена! Если когда-нибудь буду капитаном, то в каждый рейс буду ее брать".
Но, однако, когда же наступит вахта?
Время мне кажется вечностью.
Сиплым басом заревел "Тайфун", заработала машина.
Пошли. А я сижу все еще в каюте.
Может быть, боцман позабыл про меня? А что ж, впопыхах все может случиться. Быстро одеваюсь, выхожу на палубу.
"Тайфун" уже отчалил от пристани, сейчас медленно разворачивается посреди бухты. Лена все еще машет рукой, я отвечаю ей.
Почти одновременно со мной из своей каюты выходит и капитан. Он оглядывает небо и довольно улыбается.
Я понимаю, зачем он это делает, и тоже начинаю оглядывать небесный свод. Голубой купол до того чист, будто кто его протер^ мокрой тряпкой. Правда, середина его кое-где запятнана тучками, но, видимо, они для капитана ничего не значили, разумеется, и для меня тоже.
Капитан после осмотра неба сразу уходит, а я еще остаюсь на месте и смотрю на эти тучки. Когда прищуриваю глаза, они превращаются то в сказочные дворцы, то в необыкновенные снежные горы, то становятся похожими на головы бородатых стариков.
- Ты что опять толчешься под ногами? - услышал я голос боцмана.
- А я уже отдохнул, теперь бы мне работу... - запинаясь, отвечаю ему.
- Ах да-а, - пробасил боцман. - Теперь, пожалуй, можно с тобой подзаняться, коли обещался. Значит, дам настоящую работу.
Он подает мне швабру, ветошь, приводит в гальюн, показывает стены, говорит:
- Чтоб через пять минут эти стены ну, и все остальное прочее блестело, как лысина у нашего старшего помощника, понятно? Действуй.
Я смотрел на "все остальное прочее" и никак не мог представить, как сделать, чтобы все это блестело.
В общем, напросился. И боцман мне услужил. Однако делать нечего, отказываться нельзя. Беру ветошь и одними пальцами начинаю протирать что-то, а что, и сам не вижу.
- Ты что, как мадемуазель фу-фу, держишь ветошь одними пальчиками? - говорит мне боцман.
- Боцман, - обиженно говорю я, - да разве это настоящая работа?
- Вот видишь, ты уже испугался трудной работы, а еще хочешь стать моряком. Если ты хочешь знать, все великие моряки начинали свою жизнь с трудностей.
- С гальюна?
- А что ж тут такого позорного?
Он берет у меня ветошь и без всякой брезгливости начинает протирать нижнюю часть гальюна.
- Вот как надо работать, - говорит он.
А за ним и я уже смело беру ветошь.
Пока я занимался работой, "Тайфун" вышел из бухты и сейчас медленно шел по зеркальному заливу. Выйдя на палубу, я с гордым видом оперся на швабру, заложил ногу за ногу и с суровым видом стал смотреть вперед.
Если бы у меня во рту торчала трубка, то я непременно был бы похож на "морского волка", но трубку не разрешает приобретать боцман. Он сказал мне:
- Если хоть раз из твоих ноздрей увижу дым, потом не пеняй на меня - рот законопачу смолой.
Суровый все-таки он человек.
Впрочем, в позу "морского волка" я стал не случайно. Навстречу "Тайфуну" медленно плыли перегруженные рыбацкие шаланды. Они возвращались с моря.
Пусть себе, думаю, смотрят рыбаки, какой серьезный моряк плывет на "Тайфуне".
Боцман поглядел на них:
- Навстречу баба с полными ведрами - к удаче, рыбацкие шаланды - к счастливому рейсу.
Когда шаланды скрылись за молом, боцман сказал мне:
- Ну что ж, юнга Остужев, теперь на пахту?
- На вахту.
Капитан поднимается на мостик,
Я следую за ним.
- Ты не штурманскую ли вахту решил принимать? - догоняя меня, засмеялся высокий матрос, рулевой. - Это, брат, пока еще рановато. А вот рулевую вахту мы сейчас, пожалуй, с тобой примем.
Он завел меня в рулевую рубку, взял мою руку и вместе со своей положил на штурвал. Сменяющийся рулевой четко отчеканил нам курс корабля. Мы повторили за ним и повели корабль в четыре руки.
"Тайфун" проходит последнюю веху, указывающую фарватер залива. За ней открытое море.
Капитан подходит к телеграфу, берется за его ручку...
- Полный вперед!
Я посмотрел на него и сказал себе:
"Ничего, когда-нибудь и я, Ванятка Остужев, поверну ручку телеграфа на "полный вперед".