Но папа помог мне переломить ситуацию. Он сказал: «Пойдем в школу-студию МХАТ». А у меня не было сил сопротивляться, я тогда пребывала в каком-то полубреду: решалась моя судьба, и я так переживала, что была как натянутая струна, но в то же время ничего не соображала от перенапряжения – только самое необходимое: ходить, дышать, моргать…
Отец меня не отпускал ни на минуту – не давал ни с кем разговаривать, говорил – все это будет потом, потом. Так мы с ним и стояли в сторонке – все абитуриенты друг с другом тусовались, обменивались информацией и впечатлениями, а папа меня берег. Он понимал, что сейчас любое влияние извне, любая пугающая или наоборот – радующая информация, могли сбить меня с настроя, вырвать из наработанного состояния.
В школе-студии МХАТ меня прослушали, после первого тура назвали мою фамилию, и дальше все пошло как по маслу. Я успокоилась: а чего я мечусь? В душе я уже давно актриса – теперь надо это продемонстрировать и все, дело в шляпе. Я решила – не буду волноваться так как в ГИТИСе. Собралась с духом и читала без ужаса и страха.
Но на этом мы с папой не остановились – мы с ним еще и в Щукинское училище пошли. И дойдя до финала я услышала в свой адрес (точнее – в адрес моей Наташи Ростовой, которую я читала) нечто потрясшее меня: «Очень талантливая девушка Настя Заворотнюк. Нам и добавить нечего – просто готовая артистка!» Вот этот удар был хитрый и страшно болезненный. Я же вообще была желторотым птенцом – ни опыта, ничего – а мне такие «комплименты» отвешивают. С холодком да подковырочкой.
В итоге я поступила и во МХАТ, и в ГИТИС.
В ГИТИСе мое прослушивание в финале «разукрасил» папа. Пока я читала, все преподаватели из приемной комиссии постоянно косились в окно. Я как-то на нервной почве не обратила на это особого внимания, а оказывается, за окном стоял мой папа и вместе со мной проговаривал все мои тексты слово в слово – практически в унисон со мной. Преподаватели не могли оторвать от него глаз – настолько он был вовлечен в процесс.
А как выступил Армен Джигарханян?! Я уже не помню, что я читала, как вдруг он своим хриплым завораживающим голосом: «Деточка… А пррро любовь можешь?». Я чуть не упала. Но стала читать Цветаеву. В общем, приемная комиссия ГИТИСа была в восторге, несмотря на тот первый неудачный отборочный тур, на который, как оказалось, вообще можно было не ходить. ГИТИС был покорен. Но я выбрала МХАТ. Я поступила на курс Авангарда Николаевича Леонтьева. Счастью не было предела – я наконец-то оказалась в своей среде.Все мое детство прошло под знаком любви и счастья, но комплексов все равно была масса – и эта худоба, и вечное осознание того, что девочка должна быть скромной, и первое-второе-третье-компот, и бантики, и как у всех, и так далее… Все эти жесткие установки и навязанные нам ценности, которые в детстве кажутся такими невинными, вырастают в таких монстров, когда мы становимся взрослыми! Эти комплексы питаются нашими гормонами, пока мы растем, а страхи разрастаются как бройлерные цыплята. И даже поступление в театральный институт, даже обучение там не повлияло на мое самоощущение – мне все время казалось, что надо мной сжалился кто-то могущественный, как будто я как рыбка на суше задыхалась, а потом кто-то по доброте душевной взял меня за хвостик и опустил в банку с водой – я попала в свою среду, где могла существовать. Но это существование было пронизано бесконечной болью, страхом и неуверенностью в своих силах, в завтрашнем дне и в светлом будущем. Мне было сложно выйти на сцену. Звучит как полный бред! Сказать кому-нибудь в Голливуде – не поверят.