Сенька показал мне письмо матери.
Тоже письмо! Несколько строк. Стоило такую бузу из-за него заводить. Вот оно:
«Здравствуй сын мой Семен Васильев пишут тебе твоя матушка Настасья Филиповна которую верно помнишь ох Семен я то клопотала по всем городам клопотала покудова мне сказали что ты тута приезжай беспременно домой довольно шлятся. Или признаваться не хочеш, ответь приедешь аль нет».
Он сел писать ей ответ. Когда Сенька пишет, он всегда высовывает кончик языка, точно это ему помогает. Сенька нацарапал несколько закорючек и бросил писать. В другой раз ответит. Да и что писать-то? Целую канитель надо разводить, а уже поздно. Спать пора. Скоро и свет погасят.
13. ЛЯМЗА, ВЕРЬ ЕЙ!
У нас гость. Мурдик. Тот самый Мурдик, что сидел с нами в тюрьме. Он в странной шапке, похожей на гоменташ[4], и в потрескавшихся ботинках, а в штанах — две большие дырки, как два глаза. Он долго бродил по колонии, внимательно осматривал наш двор, с жадностью глядел на отяжелевшие яблони, на голубятню, на монастырь с красным флагом, на пруд, который мы сделали из болота, на наших двух откормленных жеребцов. Потом пошел к заведующему.
— Здравствуйте, вот и я!
— Вот и он! Подумаешь, какая цаца к нам прибыла!
Зав долго с нами говорил про Мурдика, сказал, что мы оба должны быть его воспитателями.
На другой день Мурдику выдали пару штанов, ботинки и шапку. Теперь можно было разглядеть его. Узенькая головка с карими глазами. Сам курносый, с маленькими, точно зашнурованными, губами, неразговорчивый.
Я сказал:
— Мурдик, то, что было раньше, забудь. Тут все иначе.
Сенька меня поддержал:
— Да-да, Мурдик, ты слушай, что Лямза тебе говорит.
Но Мурдик первое время мало с нами считался. Все же он был тихий парень. Бывало, слова лишнего не вымолвит. Забьется в уголок и поет какую-то странную песенку. И не разберешь, грустная она или веселая.
Вскоре я с Мурдиком сдружился. Не знаю почему, его молчаливый характер был мне по душе. Он мне рассказал, что никогда не надеялся попасть в большой город, но тетка привезла его в Харьков, оставила в изоляторе на Александровской улице, а сама исчезла.
Когда Мурдик рассказывал мне о своих похождениях, я всегда вспоминал Клочковскую, два. Этот «дом лишайников» так врезался в мою память, что я не забуду его всю жизнь. Как проходили наши вечера?
У воспитателей:
— «Ландыш. Не теперь, позже».
— «Резеда. Спасибо за комплимент».
— «Подснежник. Вы переходите все границы…»
У нас:
— Давай карту!
— На.
— Еще одну!
— На.
— Фуц!
— Подожди, дай еще одну, черт с ним!
— На, а если проиграешь?
— Отдаю простыню.
— На.
— Двадцать одно!
— А ну-ка, покажи!
— Гляди: король, туз, шестерка.
— Ребята, шестая. Нилка идет!
Легкие шаги по коридору. Остановилась, потом рванула дверь…
— А, снова картежная игра!
— Пошла, Нилка, пошла флиртовать!
— Это что за тон? (Топнула.) Что за разговоры? (Дважды топнула.) Борис Борисович, угомоните их!
Тяжелый топот сапог. В комнату входит надзиратель.
— Спать, — грозит он волосатым кулаком. — Спать!
А через полчаса снова то же.
У нас в спальне:
— Ну, пошли дальше!
— Даешь!
— Сколько в банке?
— Десять завтраков.
— На все.
— На.
— Фуц!
У педагогов:
— «Акация. Я этого не люблю».
— «Резеда. Ваши брови! О-о, ваши брови!»
Похолодало. Наша колония начинает кутаться: заклеивать двери, замазывать окна. Сад понемногу сбрасывает с себя листья и обнажает ветви.
Просыпаешься утром и видишь: на крышах лежит иней, точно белая тонкая шаль. Становится немного грустно, но нам некогда грустить, потому что мы заняты целый день либо учебой, либо работой.
С тех пор как я стал учиться, я чувствую, что во мне с каждым днем что-то меняется. Что именно, сам не разберу. Учительница рассказывает, что земля непрерывно вертится вокруг солнца. Что-то мне не верится: если бы земля вертелась, то и я вертелся бы вместе с ней. А я стою на одном месте. Не так ли?
Горобец говорит:
— Лямза, верь ей! Ведь она знает лучше тебя, иначе она не была б педагогихой.
Самая трудная штука — это арифметика.
Вот, например, учительница дает задачу:
«Рабочий получает 43 рубля в неделю, сколько он заработает в семь недель?» Ну, откуда же мне знать? Пророк я, что ли?
Или вот.
Заведующий нам рассказывал о Стеньке Разине; по его словам, Стенька был герой. А я знаю о Стеньке вот что. Катался он как-то с персидской красавицей по реке Волге. Вдруг ни с того ни с сего рассердился, схватил ее за талию и швырнул в воду. Я даже знаю песенку про это.