Выбрать главу

Очень полезно перед исповедью прочитать подробное житие преподобной Феодоры Цареградской (память 30 декабря по ст. ст.). Она приняла монашество и проходила свой подвиг под руководством при. Василия Нового (память 26 марта). Скончалась в 940 году. Ученик св. Василия, Григорий, по смерти Феодоры с мольбой просил старца открыть ему загробную участь старицы. И вот по святым молитвам святого отца было его ученику чудесное видение: он беседовал с преподобной Феодорой и она поведала Григорию о том, что происходило с ней в момент смерти и после, когда душа ее проходила страшные испытания. (Рассказ о мытарствах преподобной Феодоры см. в IV-м разделе этой книги.)

Практически все таинство покаяния совершается так: вначале священник молится со всеми желающими исповедоваться. Затем он делает краткое напоминание о наиболее распространенных грехах, говорит о смысле исповеди, об ответственности исповедующегося и о том, что он стоит перед Самим Господом, и священник — лишь свидетель таинственной беседы его с Богом, и что умышленное сокрытие каких-либо грехов усугубляет вину кающегося.

Затем уже исповедующиеся по одному подходят к аналою, на котором лежат Святое Евангелие и Крест, делают поклон ко Кресту и Евангелию, становятся перед аналоем, склонив голову или на колени (последнее не обязательно), и начинают исповедоваться. Полезно при этом составить приблизительный план для себя — какие грехи исповедовать, чтобы не забыть потом на исповеди; но надо будет не просто прочитать с листка бумаги о своих язвах, а с чувством вины и раскаяния открывать их перед Богом, вынимать их из души своей, как каких-нибудь гадких змей, и с чувством отвращения избавляться от них. (Сравни этот список грехов с теми списками, которые будут держать злые духи на мытарствах, и заметь: чем тщательнее ты сам обличишь себя, тем меньше страниц обнаружится в тех демонских писаниях.) При этом, конечно, каждое извлечение такой мерзости и выведение ее на свет будет сопровождаться некоторым чувством стыда, но ты знай твердо: Сам Господь и служитель Его — исповедующий тебя иерей, как бы ни был отвратителен твой внутренний греховный мир, только радуются, когда ты от него решительно отрекаешься; на душе священника только радость о покаявшемся. Любой священник после искренней исповеди еще более располагается к исповедующемуся, гораздо ближе и заботливее начинает относиться к нему.

27. Изглаживает ли покаяние воспоминание о совершенных ранее грехах?

Ответ на этот вопрос дается в очерке на Евангельскую тему — «Блудный сын».

«…Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его.

Сын же сказал ему: „Отче! я согрешил против неба и перед тобою и уже недостоин называться сыном твоим“. А отец сказал рабам своим: „Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его, и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться!“ (Лк. 15, 20–23.)

Кончается пир в доме благого, милосердного отца. Затихают звуки ликования, расходятся званые гости. Вчерашний блудный сын выходит из чертога пира, еще полный сладостного чувства любви и всепрощения отца.

За дверями он встречается со стоящим вне старшим братом. В его взоре — осуждение, почти негодование.

Замерло сердце младшего брата; исчезла радость, заглохли звуки пира, пе-ред взором встало недавнее, тяжелое прошлое…

Что он может сказать брату своему в оправдание?

Разве его негодование не справедливо? Разве заслужил он этот пир, эту новую одежду, этот золотой перстень, эти поцелуи и прощение отца? Ведь еще недавно, совсем недавно…

И низко склоняется голова младшего брата перед суровым, осуждающим взором старшего: заныли, заболели еще совсем свежие раны души…

Со взором, просящим милосердия, блудный сын бросается на колени перед старшим братом.

„Брат… Прости меня… Не я устроил этот пир… И не просил я у отца этой новой одежды, и обуви, и этого перстня… Я даже не называл себя более сыном, я просил лишь принять меня в наемники… Твое осуждение меня справедливо, и нет мне оправдания. Но выслушай меня и ты, может быть, поймешь милосердие нашего отца…

Что прикрывает теперь эта новая одежда?

Вот, посмотри, следы этих страшных (душевных) ран. Ты видишь: на моем теле не было здорового места; здесь были сплошные язвы, пятна, гноящиеся раны (Ис. 1, 6).

Они сейчас закрыты и „смягчены елеем“ милосердия отца, но еще мучительно болят при прикосновении и, мне кажется, будут болеть всегда…

Они будут постоянно напоминать мне о том роковом дне, когда я с черствой душой, полной самомнения и горделивой уверенности в себе, порвал с отцом, потребовав свою часть имения, и ушел в ту ужасную страну безверия и греха…

Как счастлив ты, брат, что у тебя нет воспоминаний о ней, что не знаешь того смрада и тления, того зла и греха, которые царят там. Ты не испытал духовного голода и не познал вкуса тех рожков, которые в той стране надо красть у свиней.

Вот ты сохранил свои силы и здоровье. А у меня их уже нет… Только остатки их я принес обратно в дом отца. И это сейчас разрывает мое сердце.

Для кого я работал? Кому я служил?

А ведь все силы можно было бы отдать для служения отцу…

Ты видишь этот драгоценный перстень на моей грешной, уже слабой руке. Но что бы я не отдал за то, чтобы на этих руках не было следов той грязной работы, которую они выполняли в стране греха, за сознание, что они всегда работали только для отца…

Ах, брат! Ты всегда живешь во свете и не будешь никогда знать горечи тьмы. Ты не знаешь тех дел, которые там совершаются. Ты не встречался близко с теми, с кем там приходится иметь дело, ты не касался той грязи, которой не могут избежать живущие там.

Ты не знаешь, брат, горечи сожалений: на что ушли силы моей юности? Чему посвящены дни моей молодости? Кто вернет мне их? О, если бы жизнь можно было начать сначала!

Не завидуй же, брат, этой новой одежде милосердия отца, без нее были бы нестерпимы муки воспоминаний и бесплодных сожалений…

И тебе ли завидовать мне? Ведь ты богат богатством, которого, может быть, не замечаешь, и счастлив счастьем, которого, возможно, не чувствуешь. Ты ведь не знаешь, что такое невозвратимая утеря, сознание растраченного богатства и загубленных талантов. О, если бы все это было возможно вернуть и вновь принести отцу!

Но имение и таланты выдаются лишь один раз на всю жизнь, и сил уже не воротишь, а время ушло безвозвратно…

Не удивляйся же, брат, милосердию отца, его снисхождению к блудному сыну, его стремлению прикрыть жалкое рубище грешной души новой одеждой, его объятиям и поцелуям, оживляющим опустошенную грехом душу.

Сейчас пир окончен. Завтра я вновь приступлю к работе и буду трудиться в отчем доме рядом с тобой. Ты, как старший и беспорочный, будешь господствовать и руководить мною. Мне же подобает работа подначальная. Мне ее и надо. Эти опозоренные руки не заслуживают иной.

Эта новая одежда, эта обувь и этот перстень также снимутся до времени: в них неприлично будет исполнять мне черную работу.

Днем мы будем работать вместе, а затем ты можешь со спокойным сердцем и чистою совестью отдыхать и веселиться со своими друзьями. А я?..

Куда я уйду от моих воспоминаний, от сожалений о растраченном богатстве, загубленной юности, потерянных силах, рассыпанных талантах, запачканных одеждах, о вчерашнем оскорблении и отвержении отца, от мыслей об ушедших в вечность и навсегда утерянных возможностях?..“»