— Почему ушел?
— Война.
— Причина уважительная… А вообще, как это дело — нравится? — продолжал расспрашивать секретарь.
Вон куда он гнет! Я сразу припомнил, что у нашего третьего, у Василия Кузьмича, когда он со мной здоровался, на миг мелькнул из-под расстегнутого пальто кусочек чего-то белого на плече.
— Вообще, да.
— Ну вот и договорились! — Секретарь глубоко затянулся и, подержав дым в легких, с видимым удовольствием пустил его через ноздри.
— Но ведь и знать что-то надо, а я все перезабыл. Разве одно только определение. — Вспомнив, я не удержался от улыбки, пояснил: — Преподаватель уголовного права заставил вызубрить. В наказание за невовремя сданный зачет.
— Ну-ка, ну-ка! — почему-то заинтересовался Василий Кузьмич, даже встал, подошел ближе, остановился рядом в ожидании. — Давайте, тут уже по моей части.
— Пожалуйста! — И я отчеканил на одном дыхании: — «Противоправное умышленное или неосторожное причинение одним лицом вреда здоровью или физических страданий другому лицу путем нарушения анатомической целостности тканей или правильного функционирования тканей или органов человеческого организма называется телесным повреждением».
— Вот так да!
Василий Кузьмич округлил глаза и даже прищелкнул языком. Я покосился неприязненно: зачем этот деланный восторг?
— Значит, подойдет? — спросил секретарь.
— С такими теоретическими знаниями?!
Нет, он нисколько не иронизировал. Тогда только одно: Василий Кузьмич давал понять, что все уже решено, и он не откажется от меня, даже если я вдруг закукарекаю или пройдусь на руках.
— У нас большинство людей вообще без всякой подготовки… Вот как раз вчера у меня был разговор в Октябрьском отделении, со Щукиным, — вы его знаете, Аркадий Петрович…
— А, тот… «Милисия»?
— Во-во! Сотрудник наш, — пояснил мне Василий Кузьмич. — Обычную схватку малолетних озорников квалифицировал как хулиганство. Я его спрашиваю: «Ты хоть понимаешь, Щукин, что такое хулиганство?» А он: «Это, товарищ майор, когда без всякой надобности морду бьют!». Вот вам, пожалуйста!
Мы рассмеялись, и я про себя отметил, что Василий Кузьмич — майор.
— А ведь, между прочим, Щукин — один из самых старых наших участковых уполномоченных.
Он поднял палец, словно приглашая меня обратить на это обстоятельство особое внимание: мол, учти, какие широчайшие возможности открываются для тебя среди таких людей.
— Ваше слово, товарищ лейтенант, — секретарь смотрел на меня выжидающе.
— Бывший лейтенант, — уточнил я.
— Зачем бывший? — поправил майор. — Звание у вас сохраняется. Почти все наши работники уголовного розыска — офицеры.
Вот как! Даже не просто в милицию — в угрозыск? Честное слово, лучшее из всего, чего можно было ожидать!
Но и согласиться тоже нельзя.
Я взял и честно выложил им про наш с Арвидом договор: только вместе! Боялся, что прозвучит детским капризом: если меня, то и его тоже, иначе не пойду. Но они поняли, отнеслись по-серьезному.
— Можно заглянуть в его личное дело, Аркадий Петрович? — попросил майор. И пока тот рылся в ящике стола, пояснил мне: — С кадрами зарез! Если я вернусь из райкома не с одним, а с двумя операми, то объявлю сам себе благодарность в приказе.
Он стал листать бумаги Арвида, и широкое его лицо довольно засветилось:
— Слушайте, Аркадий Петрович, настоящая находка! Вы читали биографию?
— А как же! Бюро хочет рекомендовать товарища Ванага директором двадцать третьей школы. Верно, с ним самим я еще не беседовал… А он пошел бы в угрозыск? — секретарь, морща лоб, вопрощающе смотрел на меня.
— Думаю, да, — ответил я сдержанно, хотя был уверен, абсолютно уверен, что Арвид сразу согласится.
Подпольщик… Ему же страшно интересно будет!
И все-таки пришлось уламывать Арвида всей палатой. Больше всего смущал его письменный русский:
— Там писать много. А я делаю ошибки. Напишу, как тот царь: «Миловать нельзя казнить».
— Разберутся! И потом, какие у тебя ошибки! — убеждал его Седой-боевой. — Я же видел твою автобиографию. Ну, написал «рассчитывать» с двумя «с». У них в угрозыске не так еще карябают.
— Неправильно? — удивился Арвид. — Разве с одним?
— Ух ты! — подмигнув мне тайком, смущенно за скреб в затылке Седой-боевой.
Все как грохнут…
Какой он молодец, наш Седой-боевой!
В тот вечер по госпиталю дежурил Борис Семенович, и он тоже принял участие в нашей атаке на Арвида, пожалуй, успешнее всех:
— Честное слово, товарищ Ванаг, если бы меня подозревали в преступлении, то лучшего следователя я себе и желать бы не стал.