— Домой. К своей жене и детям. Мы уже их предупредили.
«Деточки мои родные, маленькие мои, как же вы встретите проклятого отца?..» — на воспаленных глазах заблестели слезы.
— Товарищ высокий начальник, дайте же мне хоть поцеловать вам руку.
— Родную колхозную землю поцелуйте за то, что простила вас, — тихо проговорил начальник милиции.
— Товарищ высокий начальник, ну, чтоб легче было, всыпьте мне хоть полсотни розог, — Вацеба встал, готовый с благодарностью принять наказание.
В ответ раздался веселый смех.
Во двор Вацеба вышел, как пьяный, покачиваясь и останавливаясь через каждые несколько шагов, кажется даже от прикосновения легкого снежка. Вот он обернулся, стал и словно врос в землю.
— Так я могу идти?
— Можете хоть бежать…
И эти слова расковали его. Он быстро вышел на дорогу, поднял руку, чтобы перекреститься, но раздумал и со всех ног побежал домой, навстречу новой жизни.
А начальник милиции с тревогой в сердце свернул к больнице. Он не решился спросить по телефону, как здоровье Мариечки Сайнюк. Лучше уж самому подойти к докторам, с надеждой заглянуть им в глаза…
В темноте шуршит под ногами снег, и в полосах света, льющегося из больших освещенных окон больницы, стройно пляшут ослепительные снежинки. На ступеньках, как усталый дед мороз, сидит в глубокой задумчивости Савва Сайнюк, даже не замечая, что рядом присел Василь. Начальник милиции застывает возле них, не отваживаясь зайти в больницу. Тяжело тянется время, а снег все метет и метет, засыпая молчаливые фигуры. На пороге появилась молодая девушка в белом халате, и Василь напряженно вскочил, обернулся к дверям.
— Дед Савва, где вы? — спрашивает девушка, вглядываясь во тьму.
— Тут я, — грузно подымаясь, отвечает старик и с волнением смотрит на врача. — Что скажешь, доченька?
— Ступайте в помещение, замерзнете.
— Дитятко, как Мариечка?
— Вот, вынули у нее из груди, — она положила старику на ладонь несколько маленьких продолговатых пуль.
— На что же ты мне даешь эти черные зерна смерти? — На опушенных снегом ресницах старика заблестели слезы. — Нет уже Мариечки?
— Не плачьте, дедушка, — она поцеловала старика. — Все, все сделаем… Завтра — Михайлу Гнатовичу обещали — самолетом отправим Мариечку прямо в столицу.
На бугре, приложив руку к седым бровям, стоит дед Степан, а над ним, трепеща крыльями, поет ранний жаворонок.
— Дедушка, вы кого высматриваете? — кричат ему правнучата, окружая деда целым табунком.
— Весну, детки.
— А идет она?
— Спешит, деточки!
— А это не она? — дети с шумом бросаются навстречу празднично разодетой Катерине Рымарь, которая вместе со свадебной подружкой поднимается на бугор.
Приложив руки к груди, девушка низко кланяется старику.
— Отец просил, мать просила, и я вас прошу прийти на свадьбу.
— Спасибо, жаворонок мой…
В кабинете Михайла Гнатовича смущенно переминаются с ноги на ногу Настечка и ее свадебная подружка.
— Отец просил, мать просила и я вас прошу приехать на свадьбу.
— Спасибо, весняночка!
Денис Иванович Макаров, широко улыбаясь, идет навстречу Мариечке и ее свадебной подружке.
— Мариечка, снова обмен натурой? Ты мне орешки, а я тебе трактор?
— Нет, Денис Иванович, — ответила девушка, кланяясь. — Дедушка просил, братец просил, и я, и весь колхоз просит прийти на свадьбу.
— Спасибо, первая наша звездочка! Можно тебя поцеловать?
— Откуда ж я знаю?
— Что ж делать? И ты не знаешь, и я не знаю. Кого же спросить?
— Можно Василя моего, — весело улыбается девушка.
С гор на убранных лентами конях опускается красочная гуцульская свадьба. Навстречу ей поднимаются легковые машины. На новый мост первыми въезжают осыпанные зерном, сверкающие орденами молодые. И поют им горы, и поет им река свои предвесенние песни, и обогревают их любовью ласковые взгляды людей.
— Вот он, Михайло Гнатович, наш калиновый мост, — легко выскочил из машины Микола Сенчук. — Мост молодости и счастья.
На второй машине Олена Побережник сдерживает мужа:
— Лесь, не вылезай, ребенка застудишь.
— Не застужу, — бригадир осторожно просовывается в дверцу и под голосистое пение, под музыку высоко поднимает над головой сына. — Пусть он с первых дней видит солнце, и людей, и жизнь!
Держа Мариечку за руку, Василь вслушивается в эти слова пожилого человека и одновременно наблюдает, как с верховьев по Черемошу бешено несутся первые в этом году плоты.