Хлестко, гулко, оглушающе разорвался снаряд. Полыхнул нестерпимо яркий огненный взрыв рядом с машиной, осколками ударил по крыльям и фюзеляжу, мелким крошевом бронестекла осыпался на голову, плечи и руки. Тугая волна жаркого воздуха пахнула в кабину, опалила лицо. Откуда-то, как под давлением, брызнуло масло - горячее, с терпким запахом. Сразу стало трудно дышать. Сильным движением ног и руки Тамара вырвала машину из крена, мельком посмотрела на компас, определила: линия фронта впереди и немного правее.
Прикинула время полета. Оно было не очень большим, и это слегка успокоило, вселило надежду дотянуть до своей территории. А там не страшно, там своя земля, свои люди, можно и приземлиться, если возникнет необходимость. В крайнем случае выброситься с парашютом.
"Нет, не дотянем", - содрогаясь от нового мощного разрыва, подумала Тамара.
Самолет резко пошел на крыло. И опять Тамара упредила его попытку упасть, опять помогла ему выправиться, встать в горизонтальный полет.
"Нет, все-таки не дойдем"... Липкий, противный холодок ползет по спине, сжимает нервы в комок. "А может..." И Тамара с надеждой глядит на приборы. Но напрасно: стрелка температуры масла подходит к красной черте, скоро начнутся перебои в работе мотора. Потом он станет совсем, заклинится, сгорит, как говорят летчики, и экипажу останется только одно - прыгать или садиться вынужденно там, где застанет беда.
Немного прибрав обороты мотора, Тамара идет со снижением. С небольшим, почти незаметным. Чтобы меньше терять высоту и в то же время уменьшить нагрузку на двигатель. Чтобы он подольше протянул. "Шура, смотри за воздухом". Самое неприятное, если в эти последние минуты жизни мотора налетят истребители. Подбитый, обреченный штурмовик для фашистов легкая добыча,
"А как же разведка? - внезапно мелькает мысль.- Ее результаты? Доклад на командный пункт?" Оказавшись в беде, Тамара чуть не забыла самое главное: сообщить результаты разведки, предупредить товарищей о том, как защищен объект, какова плотность огня зениток, где они расположены. Летчица жмет на кнопку радиосвязи, торопливо передает самое нужное, необходимое.
Наконец мотор стал, заклинился. Наступила непривычная тягостная тишина.
Тамара глядит вперед. Под крыло уходит дорога, сгоревшая деревенька, поле, изрытое снарядами. Прозмеилась речушка. Мелькают окопы. Чьи? Наши или еще немецкие?..
Чем ниже летит самолет, тем быстрее бежит земля. Уже несется стремглав. С калейдоскопической быстротой мелькают лощины, балки, черные плешины на траве - следы огня. Снова окопы, ходы сообщений. Чьи? Разберись попробуй. Земля бросается под самолет.
- Шура! Держись!..
Стрелок Мукосеева - опытный воин, но предупредить все равно надо. Ее внимание приковано к воздуху, к задней полусфере, откуда обычно и появляются фашистские истребители. К тому же сидит она против хода машины, и в момент приземления она должна за что-то держаться. Иначе можно удариться головой о стенку кабины.
- Держусь! - кричит Мукосеева.
Самолет приземлился, пополз, с грохотом роя землю винтом, радиатором. Но вот зацепился за что-то крылом, развернулся и затих. Свежий, чуть влажный ветер обдувает лицо, проникает под комбинезон, приятно холодит разгоряченное тело. Тамара молчит, чутко прислушиваясь к тишине, к обстановке. В тишину врываются звуки выстрелов. Стреляют невдалеке, слева и справа.
Наверняка немцы. Окружают. Пройдут минуты, и выстрелы будут со всех сторон. Издали фрицы будут кричать: "Русс, стафайсь!" А подойти побоятся, знают: в задней кабине "ила" есть пулемет.
- Плохи наши дела, Шура, - говорит Константинова.
- Вижу, что плохи, - подтверждает Мукосеева.
- Что будем делать?
- Что скажете, командир, то и будем.
"Ты настоящий солдат, Мукосеева, настоящий товарищ, боевой помощник своего командира", - думает Тамара о своем воздушном стрелке и невольно об их отношениях, об их необычной дружбе.
А дружба у них действительно необычная. Тамара - взрослая женщина, мать, зрелый воздушный боец. Шура - почти девчонка. И внешне выглядит так же: незаметная, маленькая.
- Скажу, Шура, только одно: живыми фашисты нас не возьмут.
- Окружат, будем отстреливаться, - согласно кивает Шура, - последний патрон каждый оставит себе.
- Так и будет, - решает Тамара. И говорит это таким тоном, будто разговор идет не о жизни и смерти, а о чем-то другом, постороннем. Но это не безысходность, не отрешенность. Натура незаурядная, волевая, Тамара надеется на лучший исход, на какую-то помощь извне. И не зря надеется.
Дело в том, что приземлились они не на вражеской территории, а на нейтральной, ничейной. Самолет, идущий на посадку, был виден и нашим и немцам. Поэтому и началась перестрелка.
Обстановка вскоре прояснилась. Приподнявшись в кабине, Тамара увидела ползущих, пробирающихся от воронки к воронке людей. Это были наши солдаты. Тамара узнала их по цвету одежды, а через минуту-другую и по выражению лица. Авиаторов, особенно штурмовиков, пехотинцы считали за кровных братьев.
Так закончился этот полет, сложный, опасный, чуть не стоивший жизни летчику и стрелку. Остается только добавить, что доклад Тамары по радио был принят командным пунктом полка, и вылет штурмовиков состоялся. Летчики, летя на задание, знали, как их встретит противник, заранее приняли меры, позволившие им подавить зенитные средства, успешно выполнить боевое задание.
"Володя, - пишет Тамара, - если бы ты знал, как это хорошо, когда у тебя за спиной верный, надежный товарищ. Говорю о своем воздушном стрелке Шуре Мукосеевой. Девчонка, а сколько в ней смелости, твердости. Настоящий кремень. А сколько боевого умения! Идя в атаку, я никогда не смотрю назад. Уверена, туда смотрит Шура. И смотрит, и все видит. Еще не было случая, чтобы вражеский истребитель атаковал нас внезапно. Двух она уже уничтожила. Короче, я за ней, как за стеной каменной..."
Верочка
Редко, когда в полку служат два брата, вместе летают вместе дерутся с врагом. Редко, но бывает. Бывает, когда на одном самолете летают брат и сестра, брат летчиком, сестра воздушным стрелком-радистом. Всякое бывает. Но такого, наверное, не было: мать улетает на боевое задание, а дочь, пятилетняя девочка, бегает близ самолетной стоянки, играет. Не было, но есть, И это в полку Домущея.
А что делать? Так сложились обстоятельства. Мать Тамары больна, а сестренка Августа учится. Обстановка в Калинине трудная. И вот Верочка здесь. Веселая, радостная - она с матерью, у нее много друзей: летчики, механики, девушки-оружейницы. Кто свободен, тот с ней и занимается: присматривает, оберегает, ухаживает. И Тамара спокойна. Дочка одета, обута, накормлена. И всегда у нее на глазах. Не у нее, так у кого-то другого. И всегда в надежных руках. Что может быть надежнее, теплее, ласковее рук однополчан, боевых товарищей, друзей!
Смотрит Тамара на дочку-смуглякку, а видит Василия. Все у отца взяла: подвижность, общительность, самостоятельность. И внешне портрет отца: такие же темные волосы, такие же большие карие глаза.
- Верочка, что ты здесь делаешь? - спрашивают летчики, увидев ее с куклой у технической каптерки. - Ты ждешь маму? Может, ее прислать? Или тебя к ней проводить?
- Не надо, - подумав, отвечает девчушка, - и присылать не надо, и провожать не надо.
- А почему, Верочка? Ты разве не скучаешь без мамы?
- Скучаю, - отвечает Верочка и поясняет: - Но у мамы свои дела, а у меня свои.
- А какие у тебя дела, маленькая?
- Как какие? - удивляется Верочка. И прижимая к себе куклу, поясняет: - Дочку накормить надо, а потом спать уложить.
А время идет. Позади остались бои за Нарву и Псков. Наши войска воюют в Эстонии. Вот уже и Восточная Пруссия. Лейтенант Константинова - опытный воин, кавалер боевых орденов.