В этом распределении призов случались и странные несообразности. Так, лучшим писателем всех времен оказался Бальзак, но не он был автором "Саги о Форсайтах", получившей золотую медаль в номинации "лучший роман".
Вспомнив все эти иерархии, Максим иронически улыбнулся и фыркнул, но тут же одумался. До него вдруг дошло, что отец - намеренно или неосознанно - использовал весьма тонкий ход для того, чтобы вызвать у ребенка интерес к обсуждаемым предметам. Разве у малолетнего инфанта дома Олейниковых появилось бы желание читать Пушкина, если бы Борис просто сказал, что это великий поэт? Но ведь Максим узнал, что Пушкин занял первое место, отчего возникало впечатление, что автор "Евгения Онегина" (и "Бедного садовника", добавил про себя Максим) победил в каком-то очень непростом первенстве. Это резко повышало интерес к нему. К тому же призеры отца на поверку действительно оказывались людьми весьма искусными в своих областях.
В тех случаях, когда родители высказывались более непосредственно, эффект, произведенный на сына, мог оказаться совершенно иным. Однажды они взяли Максима с собой в кино, на итальянский фильм, где играла прославленная кинозвезда. По мнению Елены и Бориса, она была настоящей красавицей. Ребенок пребывал в том возрасте, когда вердикты родителей не оспариваются даже в мыслях. Но не видеть круглого лица, длинного носа и огромного рта примадонны он тоже не мог. На следующей день в школе Максим рассказал об увиденном фильме Левке. Ужасно стесняясь и краснея, он сказал, что актриса - "красивая женщина", вызвав удивленный взгляд лопоухого друга: среди первоклассников такие слова не были в ходу. В это мгновение Максиму показалось, что он убедил себя в правоте родителей. Позже он постарался больше не думать о той актрисе. Само имя ее вызывало в нем смутное чувство внутренней неловкости.
Завершив обход галерей, Максим спустился на первый этаж, где неожиданно встретился с крошечным серым мышонком. Сидя на задних лапках и выглядя трогательным диснеевским персонажем, мышонок какое-то мгновение изучал юношу двумя блестящими черными бусинками. Затем метнулся к стене и словно просочился между нею и полом.
Когда Максим подошел к столу, возле которого располагались его одноклассники, Валера уже собирался удалиться.
- Все в порядке, - напутствовал его Левка. - Ты спокойно успеваешь в метро.
- Ну, это зависит от того, как посмотреть, - уже на ходу автоматически ответил Валера.
Сразу после его ухода, к друзьям снова присоединился Виталик, решивший сделать перерыв в своем скучном одиноком дежурстве.
Разговор зашел о преподавателях. Лева негодовал в связи с тем, что Ада Георгиевна поставила ему по истории годовую тройку. Знал он предмет на твердую четверку. Ада вызвала Левкиного отца и сказала старшему Маргулису, что Лев неблагонадежен, и поэтому она просто не вправе выставить ему оценку "хорошо".
- Нечего было спорить с ней после каждого урока, - заметил Максим. - Перевоспитать ты ее хотел, что ли? И вообще, не все ли тебе равно, какая у тебя оценка, если вы собираетесь уезжать? Неужели в Израиле кого-то будет волновать, насколько хорошо ты знаешь, какие решения принимал тот или иной съезд ВеКаПе-бэ и кто где кричал, что "есть такая партия"?
- Дело в принципе! - не уступал Лева. - Оценки надо выставлять за знания, а не за убеждения!
- Расскажи, что ты сказал Аде по поводу выпускного, - предложил Максим, повеселев от воспоминания о Левкиной выходке.
Лева, хихикая и немного смущаясь, предложил другу сделать это за него.
- Ада поймала его как-то в коридоре, - Максим старался не рассмеяться раньше, чем дойдет до конца рассказа, - и стала читать ему нотации. "Маргулис", - подражая Аде Георгиевне, Максим поджимал губы и хмурился, - если в десятом классе ты по-прежнему будешь демонстрировать свое негативное отношение, твои шансы сдать выпускной экзамен окажутся крайне низкими. Надеюсь, ты это понимаешь?" Левка ей отвечает: "Ада Георгиевна, я подготовлюсь". Она ему: "Как бы ты ни подготовился, я все равно смогу тебя срезать, если захочу. Мне тут диссиденты не нужны!". А Лева ей объясняет: "Вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать, что подготовлюсь к самому худшему!".
- Ха, веселый у меня, оказывается, родственник, - заметил Виталик, хмыкнув.
Потом он предложил им сделать обход второй линии, а сам остался в первой. Длительное хождение вдвоем под высоченными сводами Пассажа почему-то настроило Максима на доверительный лад. Он понял, что больше не может держать тайну внутри себя. А с кем можно поделиться, если не с другом детства?
Максим стал рассказывать, что в тот день, когда он лежал без сознания в больнице, с ним что-то произошло, и он с тех пор стал вспоминать в подробностях первые двадцать с чем-то лет некоего Али, или Алонсо, жившего в эпоху Колумба.
Лева сопел и ничего не говорил, но Максим замечал, как друг время от времени искоса бросает на него взгляды, поблескивая очками.
- Вот послушай, - Максим вынул из кармана мятый лист бумаги, на котором недавно выписал несколько строк из найденного у тети Лили фолианта под названием "Арабская поэзия средних веков" из огромной серии "Библиотека Всемирной Литературы".
Что значат, сказал он, священная Каба и Мекка
Пред истинным местом и высшей ценой человека ?
- Это как бы говорит пророк Магомет, - пояснил Максим. - Вот послушай, что там дальше:
И сердце мое принимает любое обличье -
То луг для газелей, то песня тоскливая птичья;
То келья монаха, то древних кочевий просторы;
То суры Корана, то свитки священные Торы.
- Что это за араб, который с таким уважением пишет про Тору? - удивился Лева.
Почти ничего не зная о религии своих предков, советский школьник Маргулис все же испытывал смутный пиетет к национальным святыням.
- Ибн аль-Араби, любимый мыслитель Ибрагима, моего деда.
- Твоего? - переспросил, остановившись на миг, Левка.
- Я хотел сказать, деда Алонсо.
Лева поинтересовался, был ли этот Алонсо типичным чернокожим африканцем с пухлыми губами и курчавыми волосами.
- Ты же все время называешь его мавром. Значит, он выглядел как какой-нибудь молодой Отелло?
- Нет, - рассмеялся Максим. - В Испании маврами называли всех мусульман, которые там жили. Некоторые из них были потомки берберов, и они действительно были чернокожими. Но в большинстве своем они происходили от арабов или от европейцев-вестготов, которым пришлось принять ислам, когда мусульмане завоевали полуостров. Те, что происходили от европейцев, назывались "мулади". Семья Алонсо как раз и была из таких.
- Ну и как же выглядел этот Алонсо?
- Узкое лицо, черные, очень прямые волосы, большие глаза, как у оленя. Невысокий, худой. Очень тихая, кошачья походка.
Максим, видя, что его рассказы не вызывают у друга никакого протеста или недоверия, рассказал ему и заветную тайну о рукописи и даре орбинавтов.
- Повтори еще раз, откуда взялось это учение, - попросил Лева.
- Из Индии. Один ибер - так назывались обитатели Испании в древние времена, - пошел наемником в армии Александра Македонского. Вместе с войском дошел до Индии. Там познакомился с какими-то философами, и кто-то открыл ему это знание. Потом, ибер вернулся в Испанию и передал знание свои ученикам, а те продолжали передавать дальше. Через несколько столетий они записали учение, используя шифр. Это и была рукопись, которая хранилась в семье Алонсо. В рукописи человек, который принес учение из Индии, называется Воином-Ибером. Как его звали на самом деле, не знаю.