Лева продолжал время от времени задавать уточняющие вопросы, но в них не звучало даже тени сомнения, и Максим, собравшись с духом, поведал ему о чувствах, которые вызывала в нем - то есть в Алонсо - незнакомая девушка, чей портрет обнаружился в нагрудном медальоне рыцаря из Саламанки Мануэля де Фуэнтеса.
- Она была красивой? - спросил Лева.
- Очень! - воскликнул Максим. - Я таких никогда не видел. Даже по телевизору.
- Можешь нарисовать?
- Если бы я умел! - вздохнул Максим. - Да я бы рисовал ее постоянно!
Друзья неожиданно услышали доносящийся с дальнего конца галереи второго этажа густой бас громогласно поющего Виталика. Они и не заметили, когда он успел перейти на их линию.
- Какой голос! - восхитился Максим. - Он мог бы в опере петь.
- В опере? - расхохотался Лева. - Ты послушай внимательно, что именно он исполняет.
Последовав совету, Максим с удивлением понял, что Виталик тщательно и с огромным чувством выпевает названия: "До! Ре! Ми! Фа!...". Все они звучали на одной ноте. Менялись только слова.
- Да, да, - подтвердил Лева. - Виталик думает, что поет гамму. Такой у него слух. А ты говоришь: "в опере"!
Максиму хотелось вернуться к разговору о "юной даме из медальона", но Лева вдруг стал рассказывать ему разные истории из своей жизни, и Максим понял, что теперь наступила очередь друга делиться с ним.
Оказалось, что Лева, поклонник творчества Окуджавы, Кукина, Визбора и других бардов, постоянно ездивший на слеты самодеятельной песни, мечтал и сам написать что-нибудь лиричное, западающее в память, хватающее за душу. Но до самого недавнего времени не мог придумать не единой строки. Несколько недель назад он подменял, как и сегодня, Виталикова однокурсника в роли ночного сторожа.
- Это было не в Пассаже, - объяснял Лева, - а в каком-то учреждении, здесь недалеко, на Большой Дмитровке. В одной из комнат на столе стояла громадная пишущая машинка. Там было полно писчей бумаги. Мы с Виталиком стали для забавы печатать что попало. И очень скоро оказалось, что печатать-то нам нечего. Виталик набрал какие-то отдельные слова и перестал этим заниматься. А мне очень захотелось напечатать что-то настоящее, свое, а не просто "Привет, здесь был Лева".
Он продолжал свой рассказ, понизив голос, словно в этом неправдоподобно огромном пространстве их могли услышать тени прошлого.
- Я долго сидел, и ничего в голову не приходило, а потом я вдруг взял и напечатал строчки. Вот такие:
Я стопы свои направил
В снежный город строгих правил.
Лева замолчал.
- А дальше? - поинтересовался Максим.
- Это все, - Лева виновато пожал плечами. - Никакого продолжения с тех пор так и не сумел придумать. А ведь начало неплохое, правда?
- Неплохое, - согласился Максим.
Тут их сверху окликнули. Виталик, стоя на мостике, под которым они проходили, предложил им:
- Молодежь, теперь я пойду посплю в подсобку. Там есть кушетка. Будем спать по очереди. Разбудите меня часа через полтора-два.
Леве и Максиму пришлось разделиться, и Максим снова остался наедине с собой и огромным футуристическим кораблем, которым теперь предстала его слипающимся глазам вторая линия Петровского Пассажа. Лева отправился стеречь первую.
Максим вдруг вспомнил, как сильно он - то есть Алонсо - не хотел покидать Гранады. Когда дед, ссылаясь на то, что, не будучи воином и получив лишь несколько уроков владения мечом, Алонсо не может по-настоящему помочь при защите города, но зато вполне в состоянии спасти бесценную семейную реликвию, юноша прибег к хитрости, сказав, что не может бежать, поскольку страдает морской болезнью.
В действительности, он мог это лишь предполагать, но никак не знать наверняка, поскольку никогда до той поры не покидал расположенной в горах Гранады. Однако Ибрагим, который безусловно понял его уловку, не стал его уличать. Вместо этого дед объяснил, что вовсе не предполагает бегства Али в находящиеся за морем мусульманские страны - эмираты Марокко, Алжир или Египет мамлюков. Напротив, речь шла о необходимости бежать вместе с Сефериной в христианскую Кастилию, к ее родственникам.
Возможность такая представилась благодаря каравану венецианских купцов - друзей кордовского семейства Гарделей. Купцы, пользуясь охранными грамотами, безбоязненно пересекали границы враждующих государств. В ближайшие дни Алонсо и Сеферина в составе венецианского каравана покинули родной город и через несколько часов уже находились в другой стране и в другой культуре.
Была ли на самом деле у Алонсо морская болезнь, Максим не знал. У самого Максима ее, вроде не было, но плавал он так себе. Впрочем, во всем, что касалось спорта, он звезд не хватал. Ни небесных, ни морских.
Когда наступила очередь Левы, и тот, громко зевая, отправился в подсобное помещение, Виталик заявил, что в это время никто их проверять не будет, и поэтому они не обязаны скучать поодиночке. Максим и Виталик долго сидели за столом, перебрасываясь отдельными словами. Попытались сыграть в настольный хоккей, но быстро потеряли к нему интерес. Виталик притащил откуда-то пустую картонную коробку, нитки, спички и кусочек сыра. Попытался соорудить на полу мышеловку.
- Здесь есть мыши, - пробормотал он, стоя на корточках и прилаживая что-то к чему-то в своем устройстве.
- Знаю, уже встречал, - откликнулся Максим.
Мыши, впрочем, так и не появились, несмотря на сыр. Возможно, присутствие людей лишало их аппетита. Но Максиму было приятно сознавать, что ловушка Виталика предназначалась именно для поимки, а не для убийства какого-нибудь наивного маленького Микки-Мауса, в отличие от тех устройств, которые продавались в магазинах.
Последним из троих спать отправился Максим. Он испытывал такую усталость, что тут же провалился с сон, в котором не было никаких сновидений - ни обычных, ни "сказочных".
Когда Максим проснулся и присоединился к приятелям, в магазинах уже горел свет, и в них находились продавцы, впущенные Виталиком со служебного входа.
- Пойдемте, кое-что покажу, - предложил Виталик.
Он отвел коллег по ночному дежурству к входной двери Пассажа. Там, за стеклом, стояла толпа, ожидавшая открытия торгового комплекса. Людей было такое количество, что всем места под массивной аркой входа не хватило, и многие стояли на самой улице, под потоками шумного летнего дождя, выбивающего большие пузыри в лужах. Женщин было больше, но и мужчин тоже хватало. Люди, что находились под открытым небом, защищали головы капюшонами дождевиков, а над ними покачивались, толкая друг друга, разноцветные зонтики.
- Зачем они стоят здесь в такую рань? - удивился Максим.
- Чтобы успеть попасть в магазины, как только они откроются. - объяснил многоопытный Виталик. - В первые минуты там выбрасывают дефицитные товары. В течение дня тоже иногда что-нибудь выкидывают, но заранее неизвестно, когда это произойдет. А вот сразу после открытия шансы достать что-нибудь нужное действительно довольно высокие. Вы еще не знаете, как это бывает зимой! На улице минус двадцать, к замкам и ключам невозможно прикоснуться без перчаток, а люди стоят на улице несколько часов. Специально приезжают в Москву ради этих первых минут!
- Так давайте впустим их прямо сейчас, - предложил Максим.
- Да ты что! Рано еще!
Спустя полчаса Виталик наконец скомандовал, что пришло время покидать Пассаж. Держа в руках огромную тяжелую связку ключей, он повел свою свиту к выходу. Дождь кончился. Толпа за стеклом была еще более плотной, угрожающей, чем-то напоминающей готовую к прыжку кобру.
- Подождите сбоку, не подходите вплотную, пока не открою дверь, иначе вас могут растоптать, - предупредил Виталик.