— Помню. Ты тогда еще не ходил в школу.
— Правильно, — подтвердил Миша, — я простудился здесь, у Золотой Грушки.
— Ты хотел подсмотреть, как разлетаются отсюда ведьмы?
Миша отрицательно качнул головой.
— Нет здесь никаких ведьм. — Он помедлил и тихо добавил — Под этим курганом зарыты сундуки жилей-ских полков.
— Сундуки? — Ивга встрепенулась. — Те самые сундуки, которые искали Батурин, Шульгин?
— Те самые, — твердо сказал Миша.
— Как же ты узнал?
Ивга подвинулась к нему, и ее глаза заблестели.
— Ты помнишь, когда Мостовой переплыл Кубань и прислал свой приказ станице?
— Помню, помню. Ведь это было совсем недавно.
— В ту ночь сюда отвезли сундуки.
Он указал на яму, вырытую казаками жилейских полков, прибывших с германского фронта.
— Это очень интересно, — прошептала Ивга, наклоняясь вперед, — и ты до сих пор никому об этом не рассказал?
— Нет.
— А отцу?
— Нет.
— Маме?
— Нет.
— Петьке нашему?
— Тоже нет.
— Итак никому-никому? — Ивга схватила егоза руку. — Ты мне, девчонке, веришь больше всех?
— Да.
Ивга неожиданно поцеловала его в щеку и устремилась вниз. Миша погнался, схватил за плечи. Девочка обернулась.
— Не трожь! — сказала она, гибко выворачиваясь.
Мпша смутился и покорно выпустил ее.
— Теперь домой. — Ивга поправила кофточку. — Мы что-то сегодня разгулялись.
Они ехали по верхней дороге. В пути после продолжительного молчания Ивга тихо сказала:
— Я тоже никому не расскажу, понял? Вот узнаешь, какие бывают… женщины.
Окраины станицы поднимались купами садов и цветущей акации. По выгону, голубеющему полынью, бродили свиньи, телята, стаи индюков. С песнями возвращались батуринские полольщицы. Они густо сидели на длинном рундуке и пели песни. Лука сидел в передке рядом с Францем. Хмуро ответив на Мишин поклон, старик подозрительно посмотрел на Ивгу и неодобрительно покачал головой.
Миша хотел обогнать Луку, но позади затопали копыта, и мимо пронеслась тачанка. На тачанке ехали Павло, Любка и богатунский председатель Совета Антон Миронов.
— Дядька Павло! — заорал обрадованный Миша.
Батурин обернулся, помахал рукой. Тачанка скрылась за поворотом.
— Только Васи нет, — сказала Ивга, — Васи.
И тут мальчик вспомнил, что нет не только Шаховцова, нет и Мостовых. «Может быть, побили», — промелькнула горячая мысль. Сердце тоскливо сжалось. Сегодняшний день, такой безмятежный и радостный, потускнел.
— Я сегодня узнаю, — сказал Миша Ивге, — у дядьки Павла узнаю.
У Батуриных, куда пришел Миша с отцом, собрались друзья Павла, соседи. Павло сидел в горнице, за столом, в расстегнутом бешмете, и внимательно слушал подробный отчет Шульгина.
— Все ясно, Степка, — сказал Батурин. — Выходит, можно бы еще год в бегах быть и хужее бы не было. Так, что ли, Степан?
— Что ты, — Шульгин замялся, смущенный похвалой. — Делал то, что ты мне заказал, своего ума почти что не прикидывал. Я даже приказал писарям дневник вести, все, что за день сделали, чтобы записывали. Во какая тетрадка вышла.
— Почитаем твою тетрадку, — перебил Павло, — а теперь мое слово.
Все ближе придвинулись, а Перфиловна, бросив вязанье, выглянула за дверь, притворила ее. Павло, проследив за действиями матери, усмехнулся.
— Вы, маманя, зря это… То, об чем говорить буду, всем поведаю. — Обратился к Харистову: — Кстати, дедушка, завтра воскресенье, в самый раз после обедни в колокола ударить — на майдан народ покликать.
Пожалели бы колокола. Чисто все побили, — буркнул Лука.
— Побьем — новые отольем, батя.
— Вы отольете, — Лука сердито отмахнулся, — знаем вас. Старое доколотите, доломаете, а там жди у вашего брата…
Павло снисходительно оглядел отца, ничего ему не ответил.
— Прежде всего, — сказал он, — по приезде в Ка-теринодар-город сходили мы в баню, попарились. После предоставили каждому делегату личные койки с миткалевыми простынями в самой наилучшей гостинице. Пошли на съезд. Сперва обсуждали дела гуртом, а потом разбили нас по комиссиям. И было все без особенных происшествий, не считая пустяковых свар промежду отделами — аль за землю, аль за табаки и рыбные воды. Вдруг откуда ни возьмись подкатил до города знакомый нам всем Лаврентий Корнилов со своим офицерским войском. Вот тут пришлось попотеть. Заседаем и стреляем. Стреляем и заседаем. С неделю канителились, кто кого одюжит — або он нас, або мы его. И одюжи-ли мы, а самого Корнилова насмерть пометили.