Смерть.
Я так захотел туда! Неодолимое желание... Я так захотел туда, на дно, стоя над пропастью во ржи!
"Над пропастью во ржи... Что это за слова? Знакомые слова. Сэлинджер. Американец. Писатель. Это его образ. Проснись".
Я очнулся и мысленно остервенело дернул себя за ухо. И стряхнул наваждение, ушел с ржаного поля, отвел взгляд. Потом с усилием улыбнулся доброй хозяйке и поставил пустое блюдце на стол. Я не хотел больше чаю.
Я узнал то, что хотел.
Эта женщина - знала она это или не знала - несла в себе гибель для тех, кто попадал на ржаное поле ее любви. В это можно было не верить, над этим можно было смеяться, но мне было дано увидеть и прочувствовать то, что было закрыто для восприятия моих погибших коллег. И еще мне было дано в течение двух лет собирать ту страшную статистику, которая подтверждала истинность моего "сомнительного" эксперимента.
Я поблагодарил Смердину Нину Ивановну за гостеприимство и ушел из ее дома. И, оказавшись на улице, понял, что если в дороге еще сомневался в целесообразности другого намеченного мною визита, то теперь его нужно нанести обязательно.
* * *
Уже смеркалось, когда я остановил машину на краю поселка, около почерневшей от времени, покосившейся избы. Дверь в дом была не заперта, она тихо оповещающе скрипнула, когда я толкнул ее, я прошел в сени и немного постоял, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. В доме не раздавалось ни звука, пахло мышами и сушеными травами.
- Акулина Нефедовна! Дома? - Я громко постучал каблуками по полу и вошел в большую, единственную в избе комнату с четыремя окнами на все стороны света. На большой кровати в дальнем углу под тонким серым одеялом шевельнулась длинная костлявая фигура, я осторожно подошел ближе и в вечерней полутьме разглядел сухое морщинистое лицо хозяйки. Она молча и бесстрастно смотрела на меня, и мне стало не по себе от этого ничего не выражающего взгляда...
Мало кто из моего окружения знает, что поселок Таежный-3 был мне когда-то очень хорошо знаком. Более двадцати лет назад, сразу после окончания школы милиции, я три года отработал здесь участковым инспектором. Смердина Нина Ивановна в Таежном тогда не проживала, зато проживала 70-тилетняя Акулина Нефедовна Костина и являлась объектом моего пристального милицейского внимания. Дело в том, что Акулина Нефедовна, или бабка Акулина, как все ее называли, была настоящей деревенской колдуньей. Говорят, не стоит село без праведника. Насчет этого я не знаю, зато знаю точно, что не стоит село без собственной вещуньи и знахарки. Сколько я ездил по нашим таежным селам - везде таких бабок встречал.
Бабка Акулина в Таежном-3 пользовалась огромным и опасливым уважением. Она излечивала травянысми настоями самые неизлечимые болезни, говорят, очень верно предсказывала судьбу, отводила от дома беду, а иногда помогала и деньгами. Плюнет на ладонь мужику, и - глядь! - в доме у него деньги заводятся! Ну, и так далее... Я, молодой тогда дурачок, все пытался уличить ее в получении нетрудовых доходов, получалось это у меня плохо, бабка Акулина только надо мной добродушно подсмеивалась, я злился... Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что через много лет я приду к ней за помощью, я рассмеялся бы этому человеку в лицо!
Я стоял около постели бабки Акулины и не знал, что сказать. Может быть, она, разменяв десятый десяток, уже выжила из ума? Но нет. Бабка Акулина разомкнула синие губы и прошелестела:
- Пришел, надо же... Через столько лет. Узнала тебя. Садись... Володя.
Она помнила мое имя! Я тихо присел за стол на край табурета:
- Как живете, баба Акулина? - растеряно спросил я. - Может, помощь нужна, врача?
- Не нужно ничего. Ходит врач. Не за этим ты пришел. Знаю - зачем. - Она приподнялась на локтях и полуприсела, откинувшись на подушки. - Спрашивай.
Наши глаза встретились, и я почему-то вдруг сказал совсем не то, что хотел сказать, не вопрос я задал, а выплеснулись из меня вина и горечь последних недель:
- Людей своих я погубил, баба Акулина. Не понимаю - как, ничего объяснить не могу, но знаю только - погубил. Спать не могу...
Старуха пожевала губами, потом ответила:
- Нет на тебе вины... Нет. А то, что не понимаешь - лжешь. Себе лжешь мне не лги. Видел ее?
Я понял, о ком она говорит.
- Видел...
Она пристально и молча смотрела на меня, и я вдруг осознал, что она знает, что я был на ржаном поле, над пропастью во ржи, и знает, что никому я не хочу об этом рассказывать, даже ей.
- То, о чем поведаю я тебе сейчас - об этом не болтай никогда. Проболтаешь - горе бабе большое принесешь, а исправить ничего не сможешь, только хуже сделаешь... - Баба Акулина помолчала. - Снасиловали ее, Нину-то, в двадцать лет, молодухой еще, снасиловали. Жила она тогда с матерью в Кедровке, далеко отсюда, знаешь село такое?
Я кивнул.
- Так вот кузнец один за ней там ухаживал. Долго ходил. Да не утерпел, кровь молодая, горячая... Как-то в лес завел и... Нина с матерью тогда очень скоро уехали, от молвы, от позора. Все по краю кочевали, то там поживут, то сям. Личной жизни у нее никакой не было, да и не желала она, боялась... Детей не хотела. И не имеет... Лет десять назад, когда мать умерла, Нина здесь осела. Вроде отогрелась душой, замуж вышла, муж дом поставил. Только видишь, чем старая обида-то в ней обернулась... Сама она не понимает, не видит, что творится. Баба добрая, не памятливая, для мужика любого - слаще не сыщешь, а вот... Тогда в том лесочке, где кузнец над ней надругался, бес-мужененавистник в нее вселился. Тайно. От нее тайно. И теперь, когда появилась возможность берет свое.
Я изумленно спросил:
- Откуда ты знаешь о ней столько, баба Акулина?
- Мать ее, когда еще живая была, ко мне приходила. Потом уж сама я смотрела... Знаю! А что не помогла ей - Нина-то ко мне не пришла. Через мать ее можно было бы помочь, да умерла она вскорости. А так... Слаба я стала. На покой готовлюсь уйти. - Баба Акулина сползла с подушек и накрылась одеялом до подбородка. - Так что нет на тебе никакой вины. Не терзай свою душу. Нет здесь человеческого греха. Ни с чьей стороны. А теперь ступай, ночь уже...
* * *
Я вышел на улицу в звездную темноту и горьковатую прохладу осенней ночи и немного постоял на околице. О чем я думал тогда? Не помню. Наверно, о том, что баба Акулина нисколько не добавила ясности во всю эту мрачную историю. Той ясности, которая требовалась не испуганному неведомым человеку Николаичу, а юристу и оперативному работнику, начальнику районного отделения милиции Владимиру Николаевичу Ходареву. И, наверно, я с облегчением думал еще о том, что завтра займусь знакомыми и понятными делами и больше не буду ломать голову над неразрешимыми вопросами, и очень скоро забуду о Нине Ивановне Смердиной.
Забуду.
До тех пор, пока она снова не выйдет замуж.