Р. В. ОВЧИННИНОВ
НАД «ПУГАЧЕВСКИМИ»
СТРАНИЦАМИ ПУШКИНА
Ответственный редактор
доктор исторических наук
А. А. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ
На обложке помещены: рисунок П. И. Рычкова с видом Яицкого городка в середине XVIII в. и страницы из «архивных» тетрадей Пушкина с выпиской из пугачевских дел архива Военного министерства.
© Издательство «Наука», 1981 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
В 1773–1775 гг. на юго-востоке Российской империи прогремела Крестьянская война — антикрепостническое восстание, предводительствуемое Емельяном Пугачевым. События восстания получили отображение в двух произведениях Пушкина: в монографии «История Пугачева»[1] и повести «Капитанская дочка». Работая над ними, поэт-историк стал признанным знатоком «Пугачевщины»; сам он в одной из записок к Александру Ивановичу Тургеневу аттестовал себя — в шутливой, правда, форме — историографом Пугачева[2]. Дружеский тон послания к Тургеневу объясняет эту шутку, но и по самым серьезным основаниям за Пушкиным было неоспоримое право на звание историографа Пугачевского восстания; с его «Истории Пугачева» собственно и началась научная историография последней Крестьянской войны в России. К созданию этой книги Пушкин подошел с арсеналом и навыками опытного профессионала, собрал и критически изучил массу исторических источников и, опираясь на них, мастерски исполнил главную свою задачу, заключавшуюся в «ясном изложении происшествий, довольно запутанных»[3], дал впечатляющие картины стихии народного движения и отчаянной борьбы повстанцев с войсками Екатерины II. Характеризуя источники «Истории Пугачева», приемы их изучения и оценки, Пушкин писал: «Я прочел со вниманием все, что было напечатано о Пугачеве, и сверх того 18 толстых томов in-folio[4] разных рукописей, указов, донесений и проч. Я посетил места, где произошли главные события эпохи, мною описанной, поверяя мертвые документы словами еще живых, но уже престарелых очевидцев, и вновь поверяя их дряхлеющую память историческою критикою» (IX, 389). О кропотливой работе Пушкина с источниками свидетельствуют как страницы «Истории Пугачева», так в особенности многочисленные рукописные заготовки к этой книге: копии и конспекты документов в «архивных» тетрадях, записи рассказов современников восстания и заметки в дорожной записной книжке (IX, 492–551, 617–794). Некоторые из этих материалов были использованы поэтом при написании повести «Капитанская дочка».
Среди источников пушкинских произведений о Пугачеве особое место принадлежит материалам, собранным в поездке, предпринятой поэтом в августе-сентябре 1833 г. в Поволжье и Оренбургский край, где он встречался со стариками, в том числе и с бывшими пугачевцами, живо еще помнившими и Пугачева и его время. Их рассказы, отмеченные печатью «истины, неукрашенной и простодушной», и «живой современности» повествуемого (IX, 112, 390), коренным образом отличались от трактовки «Пугачевского бунта» в документах екатерининской администрации и в известной поэту отечественной и зарубежной литературе. Рассказы, предания и песни, услышанные и отчасти записанные Пушкиным в поволжских селениях, Оренбурге, Уральске, Бердской слободе и уральских казачьих станицах, освещали события восстания и фигуру Пугачева с позиции народа. Это помогло Пушкину во многом преодолеть официально-казенную оценку восстания, отчетливее уяснить его социальный смысл, глубже понять незаурядную личность Пугачева — подлинного вожака народного движения, увидеть в его характере те положительные свойства, которые составляют неотъемлемые и типичные черты русского человека из простого народа. Такая трактовка образа Пугачева с особенной силой и выразительностью была воплощена в повести «Капитанская дочка». В этом произведении, как и в «Истории Пугачева», Пушкин стоял на позиции историзма, а при освещении событий и в характеристиках действующих лиц во многом опирался на реальные факты, документы и предания, органично и в образной передаче введя их в ткань художественного повествования.
Отмечая драгоценные свойства воспоминаний очевидцев восстания, Пушкин в то же время считал возможным использовать такие показания лишь после тщательного установления их реальной истинности. В статье «Об «Истории Пугачевского бунта» он писал: «Что касается до преданий, то если оные, с одной стороны, драгоценны и незаменимы, то, с другой, я по опыту знаю, сколь много требуют они строгой поверки и осмотрительности» (IX, 390). Поиски истины, выявление достоверности свидетельств о прошлом шли путем критического сопоставления источников, сличения воспоминаний очевидцев и показаний «мертвых документов» (IX, 385, 389, 390). Иными словами, поэт применил в своем исследовании метод внутренней критики исторических источников, прочно утвердившийся ныне в практике и теории источниковедения.
К оценке своей «Истории Пугачева» Пушкин подошел как взыскательный исследователь, отметив, что книга эта — плод добросовестного двухлетнего труда, но в то же время указывал и на ее несовершенства. Последние, судя по высказываниям поэта, выражались главным образом в том, что ему не удалось с необходимой полнотой осветить отдельные события Пугачевского движения из-за недоступности важнейших документальных источников (прежде всего протоколов следственных показаний Пугачева и его ближайших соратников), находившихся со времени восстания на секретном хранении в государственном архиве[5]. Кроме того, в предвидении вероятных цензорских замечаний Николая I Пушкин вынужден был ограничивать себя в освещении ряда политически острых вопросов кануна Пугачевского движения, самого его хода и непосредственных результатов (причины массовых выступлений крестьянства в поддержку Пугачева; социальные противоречия между простым народом и дворянством, с особой непримиримостью и обнаженностью выявившиеся в дни «Пугачевщины»; продиктованная восстанием необходимость преобразований в общественном строе и государственном управлении — проблемы, актуально созвучные и обстановке николаевской эпохи). Не затронув этих вопросов в книге, Пушкин свои наблюдения и суждения по ним изложил в рукописных «Замечаниях о бунте» (IX, 371–376), посланных Николаю I 26 января 1835 г. вместе с экземпляром «Истории Пугачевского бунта», вышедшей в свет в середине декабря 1834 г.
Десять лет назад вышла в свет монография об архивных разысканиях Пушкина, связанных с собиранием и изучением документальных источников для «Истории Пугачева» и «Капитанской дочки»[6]. В последующие годы работа над этой темой была продолжена, в результате чего и появилась книга, предлагаемая вниманию читателя. В ней рассказывается о лицах, событиях и документах Пугачевской эпопеи, упоминаемых в пушкинских произведениях и в подготовительных материалах к ним; речь идет также и о лицах, с которыми беседовал Пушкин, во время путешествия в Оренбургский край. В очерках, вошедших в книгу, использованы документы, выявленные в фондах Центрального государственного архива древних актов (ЦГАДА), Центрального государственного военно-исторического архива (ЦГВИА), Центрального государственного архива Башкирской АССР (ЦГА Б АССР) и Государственного архива Оренбургской области (ГАОО), а также в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Новые архивные источники содержат сведения, которые дополняют, а порой и уточняют сообщения Пушкина о деятелях и событиях Пугачевского движения.
Нашли в книге отражение и впечатления от поездок по памятным местам Крестьянской войны: в Оренбург, Бердскую слободу, бывшие приуральские крепости Татищеву, Нижне-Озерную, Рассыпную, в Уральск, где осенью 1833 г. побывал Цушкин. Спутником автора в большинстве этих поездок был замечательный знаток археологии и истории Южного Урала научный сотрудник Оренбургского краеведческого музея Сергей Александрович Попов, которому выражается глубокая благодарность за увлекательные рассказы о памятниках пугачевского времени и об оренбургских собеседниках Пушкина, а особенно за указания на документы Оренбургского архива по теме книги. С большой признательностью вспоминает автор доцента Уральского педагогического института Александра Иосифовича Белого, ознакомившего с историческими реалиями Пугачевского восстания в Уральске и его округе, в бывших казачьих крепостях и форпостах. Благодарен автор и Инге Михайловне Гвоздиковой, научному сотруднику Башкирского филиала Академии наук СССР, сообщившей данные о документах по истории уральского казачества, хранящихся в Центральном государственном архиве Башкирской АССР в Уфе (ЦГА БАССР),
1
Переименована при издании в «Историю Пугачевского бунта» (СПб., 1834), что было сделано по указанию Николая I — «августейшего» цензора книги.
2
Записка от 9 сентября 1834 г. —
3
Из письма Пушкина к поэту И. И. Дмитриеву от 25 апреля 1835 г. (XVI, 21). О том же писал Пушкин 22 июля 1835 г. к лицейскому другу В. Д. Вольховскому (XVI, 42).
5
Предисловие к «Истории Пугачева», «Замечания о бунте», письмо к А. X. Бенкендорфу от 26 января 1835 г. (IX, 1, 374; XVI, 7–8). Речь идет о Государственном санкт-петербургском архиве старых дел.
6