— Возьмите, хлеба, Володя, — предложила Анастасия Вадимовна.
— Спасибо. Я не хочу.
— Как же без хлеба? Берите.
— Спасибо.
— Вы, кажется, в седьмом классе учитесь, Володя?
— Спасибо. В седьмом. Кажется… Да.
Михаил Осипович кашлянул, а Ольга с лукавой улыбкой сказала:
— Я тоже как-то раз позабыла, что учусь в восьмом классе. Не могу вспомнить, и все.
— Ну, это ты врешь, — не поверил Шурик.
Самым приятным человеком в этом доме была все-таки Анастасия Вадимовна. Она не замечала, как у Володи с ложки свисает лапша, как он, бедный, давится хлебом, и, видимо, не обратила внимания на глупости, какие он говорил.
— Спроси у Натальи Дмитриевны разрешения участвовать в вечере, — строго сказала Анастасия Вадимовна Ольге в ответ на ее шутку.
— Наталья Дмитриевна — учительница музыки, — тотчас объяснил Шурик. — Разрешит. Не беспокойся, Володя.
В это время из-за двери раздались какие-то странные звуки. Анастасия Вадимовна быстро поднялась и вышла из комнаты.
— Татьяна запела, — снова объяснил Шурик.
«Какая еще Татьяна?» — подумал Володя. Анастасия Вадимовна привезла в коляске толстенькую розовую девочку с круглыми светло-голубыми глазами. Девочка серьезно смотрела на Володю и ловила руками голую ножку.
— Займись с Танюшей, пока я мою посуду, — велела Анастасия Вадимовна Шурику. — А вы идите потолкуйте о вечере, — сказала она Володе и Ольге.
Ольга молча поднялась из-за стола. Нет, она все же была слишком важной. Володя все больше и больше робел. Как ни странно, дожив до четырнадцати лет, он никогда не был знаком ни с одной девочкой. В младших классах он их презирал, сейчас от смущения готов был провалиться сквозь землю. Ну и впутали его в историю!
Между тем Ольга открыла из столовой дверь направо и пропустила Володю вперед, в маленькую комнату. Черный рояль занимал три четверти комнаты, где вместо окна прямо в сад выходила стеклянная дверь. Снаружи к стеклу прислонился голубоватый сугроб, темные деревья стояли так близко, что, казалось, их можно тронуть рукой; за деревьями тихо угасала заря.
Все это — снег, деревья, заря — было как будто продолжением комнаты.
Едва они остались с Володей вдвоем, Ольга потеряла всю свою смелость. Не зная, с чего начать разговор, она села за рояль и шумно пробежала руками вдоль клавиш.
— Ты давно занимаешься музыкой? — спросила она наконец, потому что Володя молчал.
— Нет… Недавно.
Он был поразительно немногословен и мрачен, гость Ольги!
— Что же тебе сыграть? Что ты хочешь? — допытывалась Ольга.
— Я хочу… Ну… сыграй, пожалуйста, «Евгения Онегина».
— Что-о? — Ольга с удивлением поглядела на Володю и расхохоталась. — Так ты комик, оказывается! — одобрительно заметила она. — Но что же сыграть, в самом деле? Сыграю «Баркаролу» Чайковского…
Только теперь, когда Ольга играла, Володя мог свободно ее разглядеть. У нее были светлые волосы, заплетенные в толстую косу, серые смешливые глаза, оттененные, словно каймой, темными ресницами, немного большой рот, одна бровь чуть повыше другой. Что-то милое, как у всех Марфиных, было в ее неправильном и привлекательном лице.
Неожиданно Володя подумал, что ему нравится здесь, в доме Марфиных. В этом доме поскрипывают под ногами желтые половицы, в окна смотрит сад. Темные деревья за шторой, странное небо сквозь сучья, все в лиловых облаках, похожих на горы с золотыми хребтами. А какая большая семья! Весело! Соберутся, обсуждают-друг с другом все, что произошло…
Вдруг Володя спохватился, что не слушает игру Ольги. Мысли его где-то витают.
— Баркарола «Выйдем на берег — там волны…», — сказала Ольга.
Она кончила играть.
— Ну вот, — сказала она, пытливо вглядываясь в Володю. Володя молчал.
— Тебе надо познакомиться с Натальей Дмитриевной, — подумав, продолжала Ольга. — Жаль, что ты ее не знаешь. Наталья Дмитриевна — мой лучший друг.
Она закрыла крышку рояля и встала. Володя тоже встал, сообразив, что пора уходить.
— До свиданья. Значит, ты будешь у нас на вечере?
— Буду, если разрешит Наталья Дмитриевна. Да… вот еще что, Володя: я советую — остановись в докладе не только на симфонической музыке.
— Хорошо. Я обязательно… остановлюсь на всем этом.
Володю так и обдало жаром, до такой степени он самому себе показался глупым.
Теперь-то уж Ольга раскусила, конечно, какой он дурак!
Но она лишь удивленно на него посмотрела. Впрочем, Ольга весь вечер только и делала, что удивлялась.