О чем они думают, те, кто ходят под этими окнами, о политике, о дулах наведенных винтовок, ни о чем?
Эрнандес сказал в том разговоре: «Меня смерть мало заботит. А вот пытки…»
— Я расспрашивал тех из нашей тюрьмы, кого пытали, о чем они думали во время пытки. Почти все отвечали: «Я думал о том, что будет после». Но даже пытки — ничто по сравнению с уверенностью в неминуемой смерти. Главное в смерти — то, что она делает необратимым все предшествовавшее, и необратимость эта безысходна; если пытка, насилие завершаются смертью, это действительно ужасно. Поглядите…
Морено стал чертить на свободном поле ассигнации: «Всякое ощущение таково, каким бы ужасным оно ни было. Но потом…»
— Узнаете эту ассигнацию? — снова спросил полицейский.
Улыбка Эрнандеса приводила его в замешательство.
— Да, разумеется.
В тот день Эрнандес положил ассигнацию на стол по рассеянности: в столовой республиканской армии кормили бесплатно.
— Что означают эти знаки?
Эрнандес не ответил.
— Я вас спрашиваю, что это означает.
Итак, эти люди принимают себя всерьез. Эрнандес смотрел на крохотную головку, на шею: когда этот человек умрет, шея еще вытянется. А он умрет, как и всякий другой. Возможно, смертью, более мучительной, чем от пули карателей; несчастный идиот!
Под окном, отводя взгляд, проходили заключенные.
— Один из наших, — заговорил наконец Эрнандес все с той же горькой усмешкой, — бежавший из вашей тюрьмы, где просидел смертником больше месяца, объяснял мне, что в жизни все может быть возмещено; во время разговора он чертил эти линии, одна обозначает несчастие, если вам угодно, а другая — то, что его возмещает. Но трагедия смерти в том, что смерть преображает жизнь в судьбу, и после смерти ничто уже не будет возмещено. В этом-то даже для атеиста великая значительность последнего мгновения.
— Впрочем, он заблуждался, — прибавил Эрнандес медленнее. У него было ощущение, что он читает лекцию.
Полицейский, в свой черед, ответил не сразу. Понял что-то? Если да, для него еще не все потеряно. Даже идиоты всегда что-нибудь да поймут. На какие нелепости тратят время живые! Если он потребует дополнительных разъяснений, веселая будет ситуация.
Ибо при всем мужестве Эрнандеса было одно слово, которое он не смог бы произнести: пытка.
Полицейский все еще размышлял.
— Вопрос личного характера, — сказал он наконец.
Под окном снова прошли заключенные.
— Странная мысль для офицера, — снова заговорил полицейский, — лучше бы в церковь ходил.
— В ту пору он не был на действительной службе.
Эрнандес не улыбался.
— А мелкие черточки?
— Мелкие черточки ничего не означают. Тема разговора напрягла нервы моему собеседнику, вот и все.
Эрнандес говорил не вызывающе, а рассеянно.
Звонок. Вошел один из охранников.
— Можете идти, — сказал офицер.
Эрнандес все еще думал о Морено. Здесь же, в Толедо, сидя за тем же столиком весною (времена куда боле давние, чем времена Сида[86]), он слышал фразу Рамона Гомеса де ла Серны[87]: «Признаю, что человек происходит от обезьяны по тому, как он щелкает и грызет арахис…» Где оно, время шуток? Эрнандес отдал честь, шагнул к двери.
— Стой! — заорал в ярости полицейский.
— Касательно вас были отданы особо благожелательные распоряжения, но…
Эрнандес, который был всецело поглощен воспоминаниями, услышав привычно военную интонацию формулы «можете идти», отдал честь, как последние два месяца отдавал ее здесь, в Толедо, — сжав кулак. Неужели сейчас начнется дискуссия еще и на эту тему?
— «Благожелательность» в камере смертника… — проговорил он. — И почему, кстати, «особые распоряжения»?
Офицер поглядел на него, то ли изумившись, то ли выйдя из себя:
— А вы сами как полагаете, почему? Ради ваших прекрасных глаз?
Потом под влиянием какой-то неожиданной мысли он погрозил указательным пальцем, словно желая сказать: «Со мною бесполезно осторожничать», улыбнулся и проговорил:
— Я в курсе…
— Чего? — спокойно поинтересовался Эрнандес.
Фашист подумал, что он, похоже, немного не в себе. Красный, одно слово.
86
Имеется в виду Родриго Диас де Вивар, по прозвищу Сид-Воитель (1030–1099) — национальный герой Испании, центральный персонаж эпической поэмы «Песнь о моем Сиде» и цикла народных романсов.
87
Гомес де ла Серна, Рамон (1888–1963) — известный испанский писатель. После гражданской войны жил в Аргентине, где и умер.