— Ох, устала! — начала обмахиваться ладошкой Парикмахерша, прислоняясь к стенке спиной.
— Там соседская собачка позавчера пометила, — сообщила Светка. Похоже, не только меня и Сигизмундовну эта Лили раздражает.
Парикмахерша, вся сморщившись, отскочила от стены.
Я же заметил, что Холодечик прыгает, привлекая мое внимание. Я посмотрел на пол, рядом с ним. Там валялся трупик одного из тараканов, а рядом с ним — синие крылышки и… монетка! Дроп!
— Молодец, Холодец! Как варёный огурец! — я даже осторожно, преодолевая отвращение, одним пальцем похлопал свою мерзость по… спинке, наверное. Тот радостно затрясся.
Быстро осмотрев пол, я подобрал дроп со всех трех тараканов — три синих крыла, два фиолетовых, пара целых усиков, пара сломанных и четыре монетки. Только куда мне их девать? Не в руках же таскать?
— Ждите! — кинул я мадамам, сам метнулся в квартиру, покидал дроп на стол в своей комнате, потом вытащил из шкафа свой рюкзак, вытряс из него учебник и тетрадь. Ага! Я даже иногда учебники читал! Ну… Заглядывал.
Еще один, лежащий со школьных времен, выдернул с полки того же шкафа.
Вернулся к женщинам.
— Держи! — сунул я Светке в руки второй рюкзак.
— Почему мне? — надулась сеструха. — И почему этот, черный и страшный? Я хочу свой, розовый!
— Тебе — потому что танк! Должна уметь много переносить, — поняв, что сама Светка ничего одеть не сможет, начал напяливать ей лямки на плечи. — А этот — потому что больше вмещает!
Светка опять надулась, но рюкзак оставила.
Странно, но никто даже не поинтересовался, как дроп делить будем. В играх за это давно бы уже перегрызлись. Но я подумал, что, конечно, разделим честно, только позже. Лучше потом, когда побольше наберем, чтобы не отвлекаться по сто раз.
— Ну что, нам до квартиры 46–47 еще два этажа подниматься! — бодро заявил я. — Так что, ай да, и с песней!
— Какой? — спросила Птицына, поднимаясь на ноги. Ей, похоже, понравилась с таракашками сражаться.
— Что — какой? — не понял я.
— С какой песней? — дите даже крылатых выражений не знает! Но я решил, что от песни хуже не будет. — Да с любой.
— Давайте, тогда, Надежду! — тут же встряла Сигизмундовна. — Она сейчас хорошо подойдет!
Все согласно закивали.
«Светит незнакомая звезда…» — на удивление приятным голосом затянула Сигизмундовна. Хотя, что удивляться, она же музыкальное училище заканчивала, раз концертмейстером работает.
«Снова мы оторваны от дома…» — подхватили остальные.
И мы начали подъем на следующий этаж под нестройное пение.
Даже Птицына пела эту древнюю песню и парикмахерша фукать не стала. Вот, что значит — объединились по общему признаку!
Бум!
Песню мы допели, хотя слова полностью знали только Сигизмундовна и маман. Но остальным это не мешало радостно подпевать. Даже специально тащились по лестнице со скоростью раненной черепахи, остановившись на межэтажной площадке рядом с мусорной трубой.
Там песню и допели, а я разглядывал таращившегося на меня таракашечку, что сидел на пролет выше меня. Этот был темно-зеленого цвета, хотя и по названию, и по уровню совпадал с уже встреченными на нашем этаже. Я подмигнул насекомому, тот выпучил свои черные глазки еще сильнее и икнул, начал переступать с лапки на лапку. Занервничал, бедненький. Но, извини, ты стоишь у нас на пути! Так что — никакой пощады!
Когда нестройный хор замолчал и уже собрался наступать на насекомое, еще больше позеленевшее от страха, я все же остановил женщин.
— Погодите. Надо с Птицыной разобраться. А то она бафер и при этом бафами не пользуется.
Птицына сморщилась.
— Я драться хочу! А не отсиживаться как эта! — девчонка ткнула пальцем в сторону парикмахерши.
— Что ты себе позволяешь! — завопила Лили. — Нос не дорос!
— Молчать! — рявкнул я. Конечно, в этом случае я был на стороне Птициной. Но не хватало еще истерик от взрослой бабы. Пусть уж, лучше, в обмороке валяется. Шуму меньше.
— А тебе что, кто-то мешает драться? — к шпингалетке я уже обратился спокойным тоном. Ох, какие у меня нервы стальные! Прямо сам горжусь своей выдержкой.
Птыцина сощурилась, шмыгнула, наклонила голову. Подумала.
— А швабру дашь?
Я прифигел.
— А мне чем драться?
— У тебя и тапочками неплохо выходит! — парировала белобрысая.
Тут она, конечно, права. И удобнее, самое главное. Но так просто отдавать свое оружие не хотелось.