— Сначала с бафом разберись!
Птицына театрально закатила глаза, показывая свое отношение ко мне, но функционал вызвала. И ручку тоже. Что-то накарябала. Прочитала ответ, нахмурилась. Плюнула через зубы. Смачно так, как мужик.
— Девочки не должны плеваться! — строго посмотрела на нее маман, но шпингалетина лишь пожала плечами.
— Ты шо ли тут убираешься? — выступила Сигизмундовна. — Еще раз так сделаешь, будешь все полы тут отдраивать!
— Ты, что ли заставишь? — обиженная Птицына даже перешла на неуважительное «ты».
— Заставлю, не сомневайся!
И тут белобрысой прилетел хороший такой подзатыльник от бабки. Это, как ни странно, прекратило все споры, и Птицына присмирела. Маман даже не выступила с нотацией, что бить детей не хорошо. (Хотя это она говорила только другим, забывая, что и сама периодически таким грешит). Подозрительно…Мстит за пеньюар?
— Так что там с бафом то? — вернул я вредную девчонку к нужной теме.
Она подняла указательный палец, показывая, что мол, сейчас, все будет. Потом достала свой крестик из карандашей, направила на меня и важно заявила:
— Отчаянный, бафф!
То, что у нее получилось, я понял по очередной зеленой надписи, резанувшей по глазам: «Упрочнение 1 ур, 20 мин».
— Упрочнение чего? — реально, что бафф то дает?
Птицына пожала худенькими плечиками. Потом стала называть ник каждого из группы и осенять крестом со скучающим видом. Дошла до парикмахерши.
— Ее надо? — белобрысина шмыгнула и покрутила носом.
— Неее… — махнул я рукой. — Она все равно не дерется!
Наверное, зря я так сказал. Парикмахерша сначала покраснела, потом позеленела, задышала так, словно сейчас огнем плеваться будет… И тут к ней подошла маман и начала что-то тихо шептать и хлопать Лили по руке. Та сначала вернула нормальный цвет лица, потом начала кивать. Вначале неохотно, потом все активнее. Наконец, окинула нас всех презрительным взглядом королевны и отошла в дальний уголок. К мусорной трубе.
Ну вот, а мне даже интересно было, какие трехэтажные композиции эта мадама знает.
Тут меня начал дергать за штанину Холодечик, при этом нетерпеливо подпрыгивая.
— Да идем, идем, — успокоил я его, потом обратился к женскому коллективу. — Уважаемые дамы! Просьба не лезть в бой без очереди! Не волнуйтесь, опыт достанется всем, даже, если вы не нанесете урона! — я кивнул на Лили. — Даже, если рядышком стоять или лежать, — акцент на последнее слово и парикмахерша опять начинает краснеть. — Все равно за убийство моба все в группе получат одинаковое количество очков!
Я услышал, как нервно вздохнула Смородина. Раздумывает, что ли, не посидеть ли где рядышком, вместо того, чтобы биться? Я проигнорировал. Посмотрим, как себя покажет, прежде, чем судить.
— Первая ударяет моба Светка!
— Ванесса! — напомнила недовольная сеструха.
— Окей. Первая ударяет моба Ванесса.
— Светлана! — напористо исправила маман.
— Тьфу, блин! — маму то не попросишь помолчать. Всех остальных заткнуть — не проблема. Даже Сигизмундовну. А маман — не могу. Вот чем плохо, когда родитель с тобой в боевой группе. Хотя папаню то я бы послал… — Да пофиг! Танк первый ударяет всех возможных мобов, дальше держит столько, сколько получится держать. Остальные бьют, при этом не загораживая мобов от стрелка. СтараяКошелка!
— А?! — тут же отозвалась Сигизмундовна.
— Разрешаю, если совсем таракана или кого другого загородили, зафинделить снарядом в того, кто весь обзор перекрыл!
— Да это я завсегда! — радостно воскликнула бабка, доставая из-за пояса рогатку и неочищенные грецкие орехи, которые я выдал ей вместо снарядов за неимением ничего более подходящего.
— Остальные бьют, стараясь не попасть друг по другу!
Вроде, все всё поняли. Смородина нервно сглотнула, покрепче вцепилась в ножичек. Птицына подошла ко мне и сделала поманивающий жест пальцами.
— Швабру, — напомнила она спокойно.
Я отдал. Белобрысая свою часть договора выполнила, даже почти без маны после отбафливания осталась. А мне все равно со шваброй неудобно.
Птицына кровожадно улыбнулась. Вот уж кто точно не боится в бой идти. Запомнить — красную кнопку Птицыной не доверять. А то всех без сожаления взорвет. Включая саму себя.
Тараканчик уже не только не переставая икал, глядя на нас, но еще и дрожал как осиновый лист, усиленно вжимаясь в стену, пытаясь слиться с ней в одно целое.
— Холодец! — крикнул я своему желеобразному другу, когда мы уже поднялись на площадку к квартирам. — Глянь, вдруг там, у лифтов, опять кто-то затесался!