Этим и многими другими деяниями, объезжая страну, укрепил он свое положение, не имея еще свободы во всём поступать так, как ему заблагорассудится[517].
Когда же был удален от него военачальник, который врагов боялся, а над жителями издевался[518], и на смену ему явился муж и в остальном достойнейший, и в военном деле искушенный[519], и когда устранено было большинство препятствий, вот тогда-то и пришло для цезаря время проявить себя в полную силу. Судите сами. Когда старший правитель отдал приказ войску переправиться через реку и двинуться на варваров — а младший уже давно о сем тосковал, как конь — о галопе, и досадовал на подневольную свою судьбу, — то, видя, что войско цезаря мало и что не под силу ему таковое дерзание, Констанций посылает вдвое большее войско — тридцать тысяч гоплитов, поставив над ним того, кто казался ему опытным военачальником[520]. Оба эти войска должны были соединиться, но, когда уже немного оставалось им до встречи, старший[521], опасаясь, что другой разделит с ним победу, и считая, что силы его достаточны, приказывает с войском Юлиана не соединяться, а переправляться через реку без него. Когда же солдаты стали наводить плавучий мост, варвары, порубив лес, пустили вниз по течению толстые бревна, которые, наталкиваясь на суда, одни из них оторвали друг от друга, другие порушили, а третьи потопили[522].
Предприняв безуспешную попытку наступления, военачальник и его тридцать тысяч начали поспешно отступать, варвары же мало того, что не пострадали, так еще и решились на ответное действие и, переправившись через реку, принялись преследовать отступавших, а настигая их, убивать. С победными песнями варвары воротились обратно, и за одним делом у них последовало другое — а точнее, они перешли от угроз к действиям. А было это так. Пока те находились у себя в отечестве, цезарь, насколько это было возможно, начал с помощью войска снабжать города и крепости хлебом с возделанных варварами полей и восстанавливать разрушенные ими укрепления[523]. Кроме того, он намеревался наладить быстрое сообщение с властителем, зимовавшим далеко от Рейна[524], дабы от одного населенного пункта к другому передавать ему донесения, ибо раньше пустынность местности лишала Констанция возможности узнавать о кознях врагов. Когда варварам стало известно, что римляне собирают их урожай, они разгневались так, словно их лишали отеческого достояния, и, послав гонца, предъявили письма от властителя, в которых тот отдавал им землю[525]. Они заявляли, что Юлиан-де поступает наперекор воле старшего и что ему следует либо признать и соблюдать написанное, либо, если он сего не пожелает, готовиться к сражению. Цезарь же, обвинив гонца в том, что он явился к нему в качестве соглядатая, — ибо не мог же варварский вождь решиться на подобную дерзость, — задержал прибывшего[526], а сам, памятуя о тех увещевательных речах, кои, насколько он знал из сочинений историков, держали перед воинами древние военачальники, и хорошо понимая, что подобная речь, произнесенная накануне сражения[527], поднимает боевой дух войска, обратился к последнему с таковой речью[528]. Я рад бы добавить ее к моим словам, но поскольку обычай сего не дозволяет[529], то скажу лишь, пожалуй, что «война им кровавая сладостней стала»[530], нежели прежнее бездействие.
517
518
519
520
521
522
523
524
525
526
527
528
529
530