Город никогда не забывает оказывать почести тем, кто пал, и ежегодно совершает в общественном порядке обряды, какие положено совершать в честь каждого из них частным образом; кроме того, он учреждает гимнастические и конные, а также и всевозможные мусические состязания[898], полностью заменяя павшим сыновей и наследников, сыновьям — отцов, а родителям — опекунов: все они в течение всей своей жизни пользуются неизменной заботой. Вдумываясь в это, вы должны с большей кротостью переносить ваше несчастье; таким образом, вы будете более угодны как погибшим, так и живым и облегчите себе заботу о других, а им — заботу о вас. Теперь же и вы, и все остальные, оплакав, согласно обычаю, павших, ступайте.
ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАЯ РИТОРИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ О ЖАНРЕ НАДГРОБНОЙ РЕЧИ
Менандр Лаодикейский
ОБ ЭПИТАФИИ
Фрагмент трактата «Об эпидейктическом красноречии»
У афинян «эпитафием» называется речь, ежегодно произносимая в честь павших на войне, однако свое название она получила не от чего иного, как от обычая говорить ее над самим телом покойного:[899] таковы три речи Аристида. Этот софист сочинил речи, якобы оглашенные военачальником, когда афиняне оказали ему такую честь[900].
Если эпитафий произносится много времени спустя, он превращается в энкомий[901]. Разве станет кто-либо у афинян оплакивать погибших пятьсот лет назад? Фукидид же, произнося эпитафий в честь погибших с начала Пелопоннесской войны[902], не просто воздал хвалу мужам, но и показал их готовность к смерти. Однако до чего же умело он удержался от плача[903] и, памятуя о необходимости войны, не стал оплакивать тех, кому еще предстояло сражаться! Включил он в свою речь и общее место, касающееся утешения[904]. Так же и Аристид, если бы ему довелось произносить речи в честь недавно погибших, воспользовался бы основными темами эпитафия, столь ему знакомыми.
Впрочем, большой промежуток времени, отделяющий нас от события, не оставляет места ни для плачей, ни для утешений, ибо плач помогает избавиться от страдания. Ведь когда уже нет в живых ни отцов погибших мужей, ни их родных, то и утешать нам некого. А если бы кто из них и нашелся, было бы совершенно излишним и несвоевременным пытаться склонить его к плачу по прошествии стольких лет — ведь его печаль давно утихла. Таким образом, эпитафий, который произносят много времени спустя, есть чистый энкомий, подобно «Эвагору» Исократа[905]. Но если речь говорят спустя не так много времени, а месяцев через семь или восемь, то, хотя это и должен быть энкомий, в конце его нам ничто не мешает прибегнуть к теме утешения — разумеется, если говорящий не является близким родственником покойного. Ибо воспоминания этого человека и через год не дадут ему избавиться от страданий, и его речь сохранит патетический характер.
Мы же рассмотрим здесь патетическую надгробную речь, каковая произносится в честь недавно умершего в соответствии с основными темами энкомия — когда к каждой из этих тем, исходя из имеющегося под рукой материала, всюду последовательно добавляется пафос. Например, я вместе с родственниками оплакиваю умершего. Откуда мне взять пафос, дабы присовокупить его к плачу? Прежде всего, из родословной умершего, ибо это, если хотите, — источник всего. Следовательно, мы станем говорить о том, что покойный был славным человеком и пользовался глубочайшим уважением в городе, но злое божество погасило сию жизнь, пылавшую в его роду, словно факел. Таким образом, основные темы речи не должны быть лишены элементов плача, и, даже говоря о роде — о его основании, расцвете и конце, — необходимо оплакивать умершего; и так же, если речь идет об иных вещах.
Сказав о роде покойного, начинай говорить о его рождении. Например, так: «О, эти тщетные знаки и тщетные сновидения, явившиеся тогда, когда он рождался! О, бедная женщина, выносившая его, о, родовые муки несчастнейшей, которые были ею испытаны! Ведь, когда она мучилась в родах, явились ей предзнаменования:[906] кто-то напророчил ей счастливейшую судьбу, друзья и родные были исполнены надежд и приносили жертвы семейным богам, алтари обагрялись жертвенной кровью, и во всём доме царил великий праздник. Но злое божество, как всегда, посмеялось над происходящим! Дитя было передано кормилицам, воспитатели возлагали на него величайшие надежды. Но — о несчастье! — его вырвали из жизни!»
898
899
900
901
902
903
904
905
906