. . . Массы Севера продажные, коррумпированные, жадные, подлые и эгоистичные". Но "гордый кавалерский дух Юга", добавил он, не только сохранился, но и "усилился".42 В начале I860 года Роберт Тумбс заметил в Сенате: "Чувство общности интересов и общей судьбы, на котором только и может надежно и прочно покоиться общество, ... быстро проходит".43 Позже в том же году условия напомнили Фрэнсису Либеру слова Фукидида о Греции времен Пелопоннесской войны: "Греки больше не понимали друг друга, хотя говорили на одном языке".44 По мере развития движения за отделение антитезы становились все более резкими, а стереотипы превращались в карикатуры. Союз янки" был "мерзким, гнилым, неверным, пуританским и негропоклонническим".45 Люди Юга происходили от кавалеров, люди Севера - от круглоголовых; люди Юга - от норманнов-завоевателей 1066 года; люди Севера - от покоренной расы саксов.46 С такими дуализмами было легко перейти к мнению, что день братства "прошел, безвозвратно прошел", или что Север и Юг должны разделиться не из-за избрания Линкольна, а из-за "несовместимости, растущей из двух систем труда, кристаллизующих в себе две формы цивилизации".47
В декабре 1860 года, когда Южная Каролина отделилась, она дала официальное подтверждение всем этим идеям в Обращении народа Южной Каролины. "Конституция Соединенных Штатов, - говорилось в нем, - была экспериментом. Эксперимент заключался в том, чтобы объединить под одним правительством народы, живущие в разных климатических условиях, имеющие разные занятия и институты". Короче говоря, эксперимент провалился. Вместо того, чтобы сблизиться, районы еще больше отдалились друг от друга. К 1860 году "их институты и промышленные занятия сделали их совершенно разными народами. ... Все братские чувства между Севером и Югом утрачены или превратились в ненависть; и мы, южане, наконец, оказались вынуждены объединиться под влиянием суровой судьбы, которая управляет существованием наций".48
В течение зимы, когда происходило отделение, Юг непрерывно выпускал подобные заявления - все они утверждались с такой интенсивностью, что наводили на мысль о подъеме южного национализма до его полного созревания, триумфа и неоспоримого воплощения.49 Если бы антипатию к янки и антипатию к Американскому союзу можно было бы приравнять, такой вывод мог бы быть обоснованным. Но чувства гнева и страха, которые часть общества может испытывать по отношению к другой части, не являются
как и культурные различия между двумя разными цивилизациями. Враждебность к другим элементам Союза также не обязательно означала враждебность к самому Союзу. На Юге все еще сохранялся активный союзный национализм, и, несмотря на всю эмоциональную ярость, в американском обществе накануне отделения, вероятно, было больше культурной однородности, чем в момент создания Союза или чем будет столетие спустя. Большинство северян и большинство южан были фермерами, возделывавшими свою землю и хранившими яростную преданность принципам личной независимости и социального равенства. Они гордились наследием революции, Конституцией и "республиканскими институтами", а также невежеством в отношении Европы, которую они считали упадочной и бесконечно уступающей Соединенным Штатам. Их также объединяли несколько нетерпимый, ортодоксальный протестантизм, вера в сельские добродетели и стремление распространять на сайте евангелие о тяжелом труде, приобретении и успехе. Южные аристократы могли бы пренебрежительно относиться к этим последним качествам, но хлопковая экономика сама по себе была ярким доказательством того, что южане ими обладали. Развитие пароходов, железных дорог и телеграфа породило внутреннюю торговлю, которая все больше сближала регионы в экономическом плане, и породило общенациональную веру в американский прогресс и величие судьбы Америки. Юг участвовал во всех этих событиях, и кризис 1860 года стал результатом передачи власти в гораздо большей степени, чем того, что некоторые авторы называют расхождением двух цивилизаций.50