Чувствовал я себя неловко. Нужно что-то делать, подумал я не слишком уверенно.
— Стаканчик коньяку, — сказал я официантке.
В доме, однако, не стреляли. Я продолжал жить своей жизнью. Нанял немую домработницу. Два часа в день она убирала — застилала кровать, подметала, мыла стаканчики, из которых я пил, проветривала квартиру, затем закрывала окна. Она также чистила шторы.
Нет, они не начнут стрелять в доме. Битва шла еще достаточно далеко от меня. Прохожие на улице не выглядели обеспокоенными. Дама прогуливала собачку в то же самое время. Двое пенсионеров, живущие в домике напротив, по-прежнему выходили на свою ежедневную прогулку, поддерживая друг друга. Возвращался к себе седой русский, крупный хромой мужчина — с тростью в одной руке и хлебом в другой. Еще я постоянно видел пожилого мужчину с нагруженной продуктами сумкой. Он, наверное, ходил на рынок, жена у него парализована, сообщила мне консьержка, которая стала проявлять ко мне большее, нежели прежде, почтение. Она привыкла ко мне, как привыкают ко всему. Издалека уже доносились выстрелы, не нужно было даже особенно прислушиваться. Я об этом, правда, много не думал. Вечером стрельба усиливалась. Вставал я поздно. Приводил себя в порядок, чтобы выйти из дому к моменту прихода домработницы. Иногда думал о первой официантке. Как ее звали? Ивонна или Мария? Новая официантка была со мной вежлива. Не более того. Иногда, когда я вспоминал о первой, меня посещало сожаление. Но случалось это все реже и с меньшей силой. Все-таки во мне была какая-то дыра. Были и другие дыры. Должен ли я проявить инициативу и сказать этой новой официантке о своем желании, чтобы она заменила мне ту, другую — Ивонну или Марию?
На проспекте, где находился ресторан, между обычными прохожими можно было увидеть людей с карабинами — двух, трех. Наверное, они направлялись к площади, где проходила битва. С виду они скорее походили на праздношатающихся. Их никогда нельзя было встретить на спокойной провинциальной улочке. Тем не менее стрельба у нас слышалась все сильнее. Жители выходили в одно и то же время — седой русский, дама с собачкой склоняла голову в одну сторону, должно быть, прислушивалась. Я видел их из своего окна. Вид у них был немного беспокойный или удивленный, а может, мне просто так казалось. Однако из моего окна на четвертом этаже было видно, как над аллеей, опоясывающей домики, вспыхивали со стороны площади красные огни.
В ресторанчике, обедая или ужиная, клиенты по-прежнему сидели уткнувшись носом в тарелки. Человека с карабином я больше там не видел. Наверное, он был очень занят. Возможно, ранен, или убит, или попал в тюрьму, возможно, отказался от участия в битве, отправился в путешествие, возможно, сказал себе, что это не может привести к чему-либо серьезному, не может объяснить смысл нашего существования. Так думал я. Ничто не могло прояснить тайну. Люди волнуются, действуют, побуждают других к действию, находят в этом прибежище, для них это бегство, как для меня — алкоголь.
Однажды, когда я собирался идти в ресторанчик обедать, я увидел в окно человека, истекающего кровью, — он убегал от трех полицейских. Все они скрылись за углом. На этот раз окна соседних домов отворились. Высунулись головы. Я спустился по лестнице. В конце коридора наша консьержка разговаривала с консьержкой из соседнего подъезда, пожилой женщиной со сморщенным лицом, я ее прежде не видел, но слышал о ней. Подошли супруги-пенсионеры, муж парализованной женщины, седой русский с хлебом. Они взволнованно обсуждали происшедшее. Такого они на нашей улице еще никогда не видели. Консьержка из соседнего подъезда слышала, как полицейские кричали убегавшему человеку: «Стоять!»
— Это вор, — сказал пенсионер.
— А может, революционер, — предположил русский.
— О, вы всюду видите революционеров! Здесь не так, как у вас, это Франция.
— У вас тоже были революции, — возразил русский.
— Да, была одна, — ответил пенсионер, — но давно, в тысяча семьсот восемьдесят девятом году. У нас все поняли, что к чему, это никогда больше не повторится.
Мужчина с сумкой, нагруженной продуктами, полагал что происходит нечто очень необычное.
— А что вы скажете об этих кровавых вспышках и постоянном потрескивании?
— Это даже мешает нам спать, — сказала жена пенсионера.
Мужчина с продуктами пояснил:
— Это выстрелы, я знаю, когда-то я охотился.
Я вмешался в беседу:
— А вспышки, что это такое?
Ни одна из консьержек вспышек не видела.
— Это потому, что вы на первом этаже, — объяснил я, — и окна ваших комнат выходят во двор.