— Не метод это, — забормотал тот, конфузясь, — не любит она меня.
— Не любит — полюбит, — зашагал Глазкин к баркасу. — У баб настроение, словно ветерок весенний, то в одну, то в другую сторону.
— Василий, останови его! — затряс Задов Странникова за плечи. — Он же дурной, когда перепьёт… Натворит бед!
— А ну вас всех к чертям! — вырвал из его рук бутылку секретарь и прилип к горлышку, запрокинув.
Но водка быстро кончилась. Отбросив бутылку в сторону, он поманил Задова.
— Неси ещё! Оскорбили меня… Напиться хочу…
Баркас покачивался на волнах, поскрипывал трап, когда поднимался Глазкин. Тишина встретила его на палубе, дверь каюты не прикрыта, болталась на сломанных петлях. Пнув её ногой, он шагнул в каюту, застрял, задев косяк, сунул голову внутрь:
— Есть живые?
— Кто там? — взвился женский голос. — Подождите! Я переодеваюсь!
— Обойдёшься! — ринулся он за порог.
Женщина высунулась из-за ширмы-занавески, накинула на голые плечи покрывало, отшатнулась к стене:
— Что вы себе позволяете?
— К тебе пришёл! Не догадываешься зачем? — поедал он её жадными глазами. — Ишь, актриса из-за тридевяти земель! Брезгуешь нашим секретарём?
— Убирайтесь вон!
— Подумай. Не горячись, — снизил он тон. — Может, председатель губсуда тебя устроит? Слышала, наверное, про право первой ночи? Начни с меня!
Он раскинул руки, ощерился и, загоняя её в угол, начал приближаться.
— Я крик подыму!
— Ори! Только мы одни здесь. Компания вся по грибы отправилась. Твой покровитель, Гришка Задов, двери сторожит.
Она схватилась за табуретку, но он легко выбил её:
— Не дичись! Ты же опытная баба, не девка двенадцатилетняя, знаешь, как всё делается…
Но не успел договорить — с треском распахнулась за его спиной дверь и на пороге выросла фигура Егора Ковригина:
— Это кто же здесь балует? Кто шумит?
— Ты, Егор! — опешил на секунду Глазкин.
— Вот, проходил мимо…
— Ну и иди. У нас свои дела с этой дамочкой.
— Какие свои? Кричит женщина?..
— Пошёл вон! — выхватив наган, Глазкин упёр его в грудь Ковригину. — Сопротивление председателю суда знаешь, чем грозит?
— Знаю, как не знать, — смирился тот и голову с улыбочкой опустил, но взмахнул ногой, и полетел наган на пол, секунды хватило, чтобы оказалось оружие у него в руке. — Опять лишка хватил, товарищ председатель суда… Прошлый раз из-за женского пола райкомвода нашего собирались на тот свет отправить, теперь вот дамочке грозитесь…
— Заткнись!
— И разговорчики ведёте нехорошие… Грязные, прямо скажу, разговорчики ваши, — выдержанно себя вёл Ковригин, ласково. — Грозитесь мне смертоубийством. А я ведь приставлен охранять жизнь ответственного секретаря губкома и порядок вокруг него блюсти. Простил я вас прошлый раз, ан не пошло на пользу. Придётся теперь доставить вас к Василию Петровичу для объяснений. Как раз он объявился на бережку. Ну-ка, следуйте со мной!
— Верни наган, болван! — рявкнул Глазкин. — Ответишь за самоуправство!
Он рванулся было к Ковригину, но тот отодвинулся в сторону и выстрелил в пол:
— Стой как стоишь! Я при исполнении обязанностей! — прикрикнул грознее и строже, подняв наган к самому носу Глазкина.
— Ты что, сволочь? — упали у того руки, побледнела физиономия. — Думаешь, чем грозишь?
— Выходите на палубу, Павел Тимофеевич, — посуровел Ковригин. — Не хотел я шуму, но, видать, не обойтись. Ветерком вас обдует, полегчает. Заодно и народ соберётся, посмотрит на вас.
— Позорить меня вздумал?! — зарычал в бессильной ярости тот.
— Идите, идите, — повёл наганом вперед Ковригин. — Не дёргайтесь. Без баловства, очень вас прошу.
Опустив голову, вывалился Глазкин из каюты на палубу. Спрятав оружие, Ковригин подтолкнул его к корме:
— А теперь скидайте портки и сигайте в речку. Охолоните пыл.
Крякнул Глазкин, не оборачиваясь, и как был при костюме, так и перекинулся за борт в воду, словно там ища спасения от позора.
— Вот и ладненько, — крикнул вдогонку Ковригин. — Так бы и сразу слушался.
— Пьяный он, как свинья, Жорик, — забеспокоилась Серафима из-за спины. — Не утонул бы.
— Дерьмо не тонет, — по-простому рассудил тот. — Природа не принимает.
X
Недобрые предчувствия посетили Роберта Романовича Джанерти, лишь получил он заключение медицинского эксперта по поводу смерти рыбопромышленника Лихомера. Однозначный диагноз — убили подателя жалобы, убили коварным способом, ловко инсценировав самоповешение, и записка оказалась выполнена не его рукой, подделана да настолько откровенно, что, стало быть, убийца уверен был в своей безнаказанности, мысли не допускал, что заинтересует кого-то смерть безвестного еврея.