— Пойди нарой мне червей!
— Сам нарой, — легкомысленно ответил я, поскольку питал к червям почти такое же отвращение, как к ужам.
Тяжёлая рука тут же огрела меня по затылку.
— Но я не знаю, где копать, — захныкал я, так как рука Джефа снова застыла над моей головой.
— Не знаешь? — насмешливо прорычал Джеф, ведь все мы прекрасно знали, что в навозной куче полно червей. — Не знаешь, так я тебе покажу.
И он схватил меня за нос своими грязными и воняющими табаком — Джеф уже курил — пальцами и потащил к навозной куче. Он так сильно сжимал мой нос, что из него потекла кровь, а мальчишки вокруг завыли от восторга, и, когда мы подошли к навозной куче, он толкнул меня изо всех сил и проревел:
— Если ты через пять минут не накопаешь мне полную банку червей, я тебя зарою в эту кучу, будешь их ртом собирать, поганец!
Через пять минут я отнёс ему всё, что успел накопать, подавляя отвращение и машинально вытирая нос, из которого всё ещё текла кровь. Дома, конечно, меня ожидало дополнительное наказание за мою испачканную одежду. «Джеф меня избил и толкнул в навозную кучу», — пытался я оправдаться. «Я тебя не заставлял играть с Джефом», — возразил невозмутимым тоном отец и по обыкновению поставил меня в угол.
Но это было не самое главное. Главным было то, что с этого дня я стал настоящим слугой долговязого оболтуса. На переменах он посылал меня покупать ему спички или сигареты, на уроках заставлял меня решать за него задачи, отбирал у меня тетради и карандаши, чтобы не тратить деньги на такие пустяки, и даже заставлял меня очищать спичкой грязь с его ботинок.
А поскольку пример всегда заразителен, второй здоровенный оболтус в нашем классе — Эдд — в свою очередь попытался превратить меня в своего слугу. Но это было уж слишком даже для такого слабака, как я, и я пожаловался Джефу:
— Он хочет, чтобы я покупал ему сигареты…
— Ничего ему не покупай. Слушайся только меня, — бросил Джеф, его самолюбие хозяина было задето.
Из-за этого, вероятно, началась между ними очередная драка — Джеф с Эддом и без того боролись за место сильнейшего в классе, — в которой досталось, как обычно, Эдду.
— Не смейте трогать Томаса, если не хотите иметь дело со мной, — мрачно предупредил мой господин.
Но это торжественное заявление не заставило меня почувствовать себя свободным и не уменьшило моей ненависти к Джефу. Ненависть эта была настолько сильной, что каждую ночь перед сном я воображал, как нахожу какое-нибудь чудодейственное средство, вроде шпината, который ел морячок Поппай, и тут же становлюсь невероятно сильным, сильнее Геркулеса, и в школе на большой перемене медленным шагом подхожу к Джефу…
Теперь мне уже трудно во всех подробностях описать ту картину, которую каждую ночь рисовало моё детское воображение, помню лишь, что она изобиловала ударами кулаков, пощёчинами и пинками, которые наносились по роже, по животу и заднице Джефа. И этот подлый Джеф отлетал как мяч, падал к моим ногам, однако я поднимал его и снова наносил сокрушительный удар кулаком в зубы, и он снова валился на пол, а я опять его поднимал и бил по этой нахальной роже, бил, бил, бил, пока, наконец, не засыпал усталый и довольный…
Только всё это были мечты, а мечты никогда не приносят полного удовлетворения. Поэтому я всё время думал, как мне в действительности отомстить Джефу, и было не так уж трудно прийти к выводу, что раз я не могу открыто надавать тумаков этому подлецу, то единственная возможность нанести ему удар тайно.
Первый был нанесён с помощью чернильницы. И хотя с тех пор много воды утекло, я и сейчас с удовольствием вспоминаю о моём первом ударе и умелой подготовке к нему. Прежде всего очень удачно был выбран день, поскольку Джеф был в новом костюме. Во-вторых, попадание было очень точным: в тот момент, когда наш Геркулес выходил во двор, я выронил из окна чернильницу с отвинченной крышкой прямо ему на голову. Чернильница ударила его по голове, а чернила залили лицо и одежду. Возможные опасные последствия этих действий были заранее нейтрализованы.
— Где твоя чернильница? — завопил разъярённый Джеф, имевший основания подозревать в содеянном меня.
— В портфеле, — кротко ответил я.
— А ну покажи!
Я показал. И шёпотом добавил:
— Спроси лучше Эдда, где его чернильница…
Диверсия была рискованная, но увенчалась успехом. Эдд, конечно же, не мог показать чернильницу, ведь я сам вытащил её из его портфеля. Так что между двумя Голиафами опять началась жестокая драка, а маленький Давид стоял в стороне и злорадствовал в душе. А позднее получилось так, что я мог мстить, не подвергаясь опасности.
Однажды учитель геометрии послал меня за приборами для черчения, которые он забыл в учительской. Я застал там нашего классного руководителя, у которого, наверное, было окно между уроками. Он просматривал газеты.
— Ну, Томас, ты готов к завтрашнему испытанию? — спросил он, имея в виду контрольную, которая была назначена на завтра.
— Я очень долго готовился, — вздохнул я. — Хотя по правде сказать, не вижу особенной пользы…
— Как это не видишь пользы? — поднял брови учитель.
— Да так, ведь те, кто не брался за учебники, напишут не хуже меня. Морфи записал все формулы на рукавах, Колин прикрепил шпаргалку кнопкой под партой, Джеф будет ждать, когда я ему переправлю записку с решением задачи…
— А другие?
— И другие много чего напридумывали, но я боюсь говорить, а то мне же и попадёт…
— Не бойся, не попадёт, продолжай, — успокоил меня классный руководитель.
И я продолжил… На другой день на уроке учитель спокойно и методично поймал на месте преступления всех списывавших. Джеф был схвачен в тот самый момент, когда разворачивал мою записку, и получил такую затрещину, что голова его повернулась на девяносто градусов.
Начало оказалось удачным, не было никаких причин останавливаться на полпути, и я постепенно превратился в штатного доносчика, накапливая опыт, необходимый как для сбора информации, так и для предотвращения неприятных последствий, потому что если бы класс прознал, чем я занимаюсь, из меня тут же сделали бы отбивную.
Разумеется, мои доносы касались прежде всего Джефа. Его неизменно ловили в самый неподходящий момент, и удары градом сыпались на его лохматую голову. А когда я успел предупредить, что Джеф подбивает весь класс сбежать с урока химии и что именно он украл банку с натрием, верзилу просто-напросто исключили из школы. Это был день моей величайшей радости и вместе с тем печального открытия: удовольствие от тайно нанесённого удара мало чем отличается от удовольствия помечтать об этом в постели. Враг был повержен, но он не знал, что именно ты его сразил. Враг повержен, но ты не можешь встать над ним во весь рост и, глумясь, добить его. Это было проявление силы, но силы слабого, и оно несло в себе отвратительное ощущение неудовлетворённости и пустоты в душе.
И всё же за неимением лучшего я продолжал использовать оружие слабого. Тем временем мой отец, следуя общеизвестному рецепту, однажды утром вышел купить сигарет и больше не вернулся. Моя мать начала проводить всю вторую половину дня в гостях у вдов и разведённых жён, чтобы всесторонне обсуждать вопрос о причинах бегства моего отца и возможностях его наказания. Это обсуждение продолжается и по сей день, вот уже почти двадцать лет, но проблема, похоже, всё ещё не до конца решена.
Что касается меня, то я получал в школе хорошие отметки не столько благодаря своему трудолюбию, сколько умению быть полезным учителям. Главным образом по части информации. Именно это давало мне возможность не только расправляться с некоторыми не нравившимися мне одноклассниками, но и помогло вступить на новое поприще.