Чтобы наполнять красные поилки, не нужно двух человек, но они делали это вдвоем. Можно назвать это поиском взаимного утешения. Розалинда держала поилку над раковиной, а Рени медленно вливала туда прозрачную сладкую жидкость. Наливая, она думала о том, как в городе восприняли смерть Мориса. Все были потрясены и опечалены. И она тоже. Время расставит все по своим местам. Она хотела бы ненавидеть его, но не могла найти в себе этого чувства. Что это говорит о ней? Что она испорчена?
Мориса любили и уважали, и его многим будет не хватать. Некоторые отказывались верить, что он мог иметь что-то общее с убийствами. Даже после того, как обнаружилось, что из пистолета, который послужил орудием самоубийства, застрелили Кармел Кортес. Вероятно, она обнаружила его причастность к преступлениям, и он убил ее, чтобы заставить замолчать. Но почему Бен привел их прямо к могиле? Он наверняка знал. Должно быть, Морис рассказал ему. Может, Бен таким образом мстил за отношения, которые возникли у Мориса с Розалиндой? За то, что Морис практически занял его место?
Тем, кто любил Мориса, хотелось верить, что его подставили. У Рени тоже возникали такие мысли, она даже задумывалась, действительно ли его смерть была самоубийством. Но видео из дома, где жила Кармел, запечатлело Мориса, идущего к ее квартире. Консьерж опознал его по фото. А криминалисты, восстановив траекторию пули, доказали, что Морис застрелился.
Камеры системы безопасности в доме Мориса не зафиксировали никаких гостей, кроме Дэниела и Рени. Когда эта информация просочилась в прессу, Рени снова стала мишенью для подозрений. Даже присутствие Дэниела в качестве алиби не останавливало тех, кто выдумывал различные объяснения, чтобы спасти репутацию дорогого им человека.
Она привыкла, что ее считают злодейкой. Она уже выработала иммунитет, но ненавидела торчать в городе, среди вечно любопытных зевак и ненавистников. Она не хотела, чтобы из семейной трагедии Фишеров делали развлечение.
— Чертовы птицы, — сказала Розалинда, ставя наполненную поилку и беря пустую.
Розалинда имела в виду не самих колибри, а того, кого они воплощали. Напоминания находились среди самых обыденных и повсеместных вещей.
Наполнив все три поилки, они вынесли их наружу, на свой собственный задний двор и повесили на кронштейны, давным-давно установленные отцом. Они пытались переманить к себе птиц от Мориса и дать им привычный корм.
— Что ты собираешься делать с клеймом для керамики? — спросила Розалинда, пока они разглядывали только что повешенные поилки, гадая, как скоро птицы их обнаружат.
Клеймо стало уже известным. Но отныне оно каждый раз будет напоминать ей тот день, когда отец взял ее с собой, чтобы закопать жертву в пустыне.
— Я пока не решила.
— Никогда не сомневалась в Морисе, — сказала мать, явно не в силах перестать думать о нем. — Теперь я вижу, какой дурой была. Они с твоим отцом были так близки. Однако я любила Мориса. Я и сейчас его люблю.
— Я тоже.
Большинство людей не могут начать сначала. Это заблуждение. Пока память человека не стерта, начать все сызнова невозможно, можно только двигаться дальше. Даже если сжечь проклятый дом, он все равно останется в вашей памяти. Несколько раз за последние несколько дней Рени представляла, что поедет в пустыню и закрасит ту нацарапанную на камне птицу. Можно подобрать краску под цвет скалы, и никто ничего не заметит, как не было.
Но она-то будет знать, что птица там, под краской.
Это еще хуже. Знать, что она там, но не видеть. Она будет как пародия на ее жизнь. Два человека, которых она любила, отец и Морис, скрывавших свою сущность за одеждой и улыбками, за книгами о птицах. Слишком много было тайн. Как она говорила Дэниелу, дети создают свою собственную реальность. Так они преодолевают тьму.
— Что же мне делать с церемонией награждения? — волновалась мать.
Рени уже позабыла о мероприятии, затеянном в честь ее матери. Как дико волноваться или даже думать о нем сейчас. Рени бы на ее месте просто не пошла.
— Позвони координатору и предупреди, что ты не придешь. Они поймут.