Рени перебрала в уме темы для разговора, который происходил бы в нормальной ситуации.
— Я рада, что мы сюда поехали. — Она будто видела себя откуда-то издалека и произносила текст скверного сценария.
— Я тоже, — ответила Розалинда.
Волосы. Вода. Журнал. Ведь мать тут ни при чем, верно?
— Сыграем в скребл, — сказала Розалинда. — Помню, в шкафчике спальни была доска.
«Ты еще играешь в скребл?»
Они часто играли тут, все вместе.
— Посмотрю, — сказала Рени.
Появился предлог отойти и собраться с мыслями.
В доме она заметила свое отражение в овальном зеркале рядом с дверью. Та же стрижка, что мать делала ей в детстве, когда она заманивала несчастную Габби Саттон в лес. Совсем не странно, правда? Паж — фирменная мамина стрижка. По какой-то причине, возможно, потому, что так часто практиковалась на Рени, она достигла в ней совершенства.
В спальне, на верхней полке стенного шкафа, Рени нашла одинокую коробку. Верхняя крышка была приоткрыта. Она сняла коробку с полки, положила на кровать и открыла.
«Птицы пустыни».
Сердце будто остановилось — и забилось снова.
Теперь ее руки стали крупнее, но она узнала книгу на ощупь. Мягкую складку на обложке — не бумага, а нетолстый картон. Размер — довольно маленькая, поместится в кармане куртки или даже джинсов.
Книга практически раскрылась сама, и от нее поднялся запах. Что-то совершенно исключительно пустынное, отчего она едва не расплакалась. Креозотовый куст. Маленькая закладка у корешка на памятной ей странице с рисунком.
Сокол. Она произнесла это слово так давно, в тот самый день.
В книгу были вклеены большие сложенные карты, бумага стала хрупкой от стольких лет пребывания в невозможном зное Мохаве.
Она осторожно раскрыла одну.
На карта были отмечены ареалы обитания разных птиц, но она подозревала, что ее использовали для совершенно иной цели. Для верности она открыла еще пару карт. На всех были одинаковые точки разных цветов. Она, не видя ничего вокруг, попыталась вслепую нашарить стену.
«Ты еще играешь в скребл?»
Вот так ее отец помечал места могил. И вот зачем Морис приезжал сюда. Чтобы спрятать книгу. Бен, скорее всего, проинструктировал его, как это сделать, в тот последний день, когда Морис навестил его в тюрьме. Однако она не была спрятана. Не совсем спрятана.
«Ты еще играешь в скребл?»
Бен хотел, чтобы она нашла ее, возможно, потому, что было невозможно помнить расположение всех захоронений. Но тогда почему он просто не сказал ей, где книга, в тот день, когда прыгнул? Потому что она могла еще быть у Мориса или у матери? Или же книга была страховкой. Возможно, он придерживал информацию на случай, если все пойдет не так, как он планировал. А потом, он любил игры и мог получать удовольствие, воображая этот момент. Он отдавал ей ключи. Просто она была невнимательна.
— Рени? — позвала мать снаружи. — Нашла игру?
Игра.
— Д-да! — Не отрывая взгляда от книги, она перелистала ее снова и наткнулась на почерк матери на титульном листе.
Это был подарок.
«Моему дорогому Бену в память о множестве наших приключений».
Под надписью были цветные точки, рядом со списком женских имен.
Некоторые Рени узнала.
Она была совершенно уверена, что смотрит на ключ к цветовому коду на картах, обозначающему, где похоронена каждая женщина.
«Моему дорогому Бену в память о множестве наших приключений».
Имена пропавших женщин тоже были написаны почерком матери.
ГЛАВА 39
Тридцать два года назад
Рени обожала птиц. Всяких. Все утверждали, что она унаследовала это от отца, и это была правда. Она много думала о птицах и даже видела сны о них. Она любила разглядывать книгу, которую он брал в пустыню, и пыталась сама рисовать птиц, найденных на картинках.
На стенах она никогда не рисовала. Только в своих альбомах для рисования. У нее было полно альбомов, и отец говорил, что она настоящая художница, что это замечательно — быть художником. И она продолжала рисовать. На бумагах, которые родители оставляли по всему дому. На изнанке конвертов. Ей нравилась белая и гладкая бумага конвертов. Она рисовала в линованных и нелинованных блокнотах, больших и маленьких, а закончив, вырывала листы и разбрасывала по дому, чтобы порадовать родителей. Еще она отдавала некоторые рисунки Морису для его коллекции живописи. Тогда он и начал называть ее «малютка Рен».
В какой-то момент она начала рисовать птиц о двух головах. Почему, она не знала, просто вдруг захотелось. Двуглавые птицы стали дома темой обсуждения. Ее родители смеялись над рисунками, которые мама прикрепляла магнитами к холодильнику.