– Вот ведь загадка.
– Но он вовсе не был закрытым человеком. После наших традиционных концертов в церкви он любил поговорить о женщинах, в особенности когда мне было лет шестнадцать-восемнадцать. Он начинал с музыки, а потом соскакивал с темы и принимался рассуждать о любви и о девушках, которых знавал в молодости; рассуждал он и о нематериальных явлениях, вроде удовольствия и желания, говорить о которых никто толком не умеет, а потому от отца по пути домой с концерта я узнал больше, чем от тех, кто должен был помочь мне постичь эти явления. Он культивировал удовольствие, хотя вряд ли моя мать имела к этому отношение. Он сам сказал мне однажды, что лучше заплатить за полчаса удовольствия с женщиной, которую ты, возможно, больше никогда не увидишь, чем несколько минут подергаться между ног у той, которая сделает тебя еще более одиноким, – с такими время проводить не стоит. Вот так он разговаривал. Странный был человек. Однажды после нашего воскресного концерта он сказал, мол, если я захочу, он знает место, где одна женщина с легкостью научит меня тому, чем взрослые занимаются вместе. Мне было и любопытно, и страшно, но он сказал, куда идти, кого спросить, и к тому же дал денег. Спустя неделю мы снова проводили вместе вечер воскресенья и смеялись по дороге домой. «Значит, это случилось?» – вот и все, что он спросил. «Случилось», – ответил я. Произошедшее еще больше нас сблизило. Несколько недель спустя я обрел удовольствие другого рода, о котором он, скорее всего, не имел понятия. Оглядываясь назад, я сожалею, что не рассказал ему об этом. Но в то время… – Он не закончил.
Спросил, не хочу ли я прогуляться.
Я ответил, что хочу.
Мишель сказал, что раньше у него был пес, с которым они подолгу гуляли и возвращались затемно. Но потом пес умер, а заводить другого Мишель не захотел.
– Перед смертью он очень страдал, поэтому я его усыпил, но повторения такого горя я не хочу.
Я не стал его расспрашивать. Однако это, конечно же, означало, что я размышляю над услышанным.
Вскоре мы приблизились к лесу. Он сказал, что покажет мне озеро.
– Оно напоминает мне о Коро[20]. Здесь всегда часов пять вечера и никогда нет солнца. На своих картинах Коро всегда рисовал красное пятнышко на шляпе лодочника – словно яркую веточку на мрачных ноябрьских полях, где никогда не ложится снег. Озеро напоминает мне о маме – все время кажется, что оно вот-вот заплачет, но рыданий не слышно. Этот пейзаж делает меня счастливым, возможно, потому что я чувствую, что он мрачнее, чем я.
Мы дошли до озера, и я спросил:
– Это здесь ты подзаряжаешь батарейку?
– Именно здесь!
Он знал, что я его поддразниваю.
Мы собирались посидеть на траве, но она оказалась мокрой, а потому, немного послонявшись по берегу, мы повернули назад.
– Не знаю, как сказать тебе об этом, но я пригласил тебя сюда по определенной причине.
– Хочешь сказать, дело не в моей внешности, или молодости, или блестящем интеллекте и даже не в моем мускулистом теле?
Он обнял меня и, полный желания, поцеловал в губы.
– Эта причина определенно связана с тобой, но, обещаю, мой сюрприз тебя удивит.
Становилось пасмурно.
– Это и в самом деле земля Коро, правда? Как всегда, скорбная. Однако настроение у меня улучшается. Может быть, потому что ты здесь, – сказал он.
– Точно потому что я здесь. Или, может быть, потому что я тоже счастлив.
– Правда?
– Я стараюсь это скрыть, разве не видишь?
Он обхватил меня за плечи, а потом поцеловал в щеку.
– Пойдем уже домой. Немного кальвадоса не помешает.
20
Французский художник Камиль Коро (1796–1875) прославился реалистическими изображениями сельской местности.