– Нет. Этого я не сделаю.
– Прошу тебя! Во имя того, что нас связывало в иной жизни! – Елена произнесла то, что обещала себе никогда не вспоминать. – Дай мне увидеться с Арэнкином еще раз!
– Нет, Елена. Это лишнее. Можешь идти. Помни – через три дня.
В тренировочном дворе назревал бунт.
– Я не желаю тренироваться!
– Кандидат Кусинг! Отставить разговоры!
– Не отставлю! – храбро выкрикнул вазашек. – Я хочу, чтобы меня продолжил обучать Арэнкин!
– Прекратить! – рявкнула Мейетола.
– Он лучший из наставников! – не унимался Кусинг. – Это несправедливо!
– Закрой пасть, крысеныш, и прими стойку!
– Я не крысеныш! Что сказал бы господин Шахига?! Без него все пошло не так! А теперь еще…
– Как ты смеешь обсуждать то, что тебя не касается?
– Это касается меня! Арэнкин – наш наставник! И я уверен, что он обвинен несправедливо!
– Он совершил преступление, которое карается смертью по закону.
– Чушь! И вы это знаете, госпожа Мейетола! Иначе не стали бы со мной разговаривать!
– Достаточно! Обучение в ваших, а не в наших интересах! Ты отсюда вылетишь и не успеешь пискнуть.
– И пусть! И выгоняйте меня! Выгоняйте!
Кусинг швырнул мечик на песок, развернулся и умчался со двора. Мейетола, закусив губу, смотрела ему вслед.
К следующей тренировке нагини решилась действовать.
– Кандидат Фануй, задержись!
Парень поставил меч на место и подошел к наставнице.
– Арэнкин рассказывал мне, как он впервые увидел тебя. Долго ты с бандитами дела имел?
Фануй замешкался.
– Не тяни мышь за хвост! Отвечай честно!
– Ну имел, – неохотно протянул Фануй. – А что?
– Воровать умеешь? – в лоб спросила Мейетола.
Фануй отвел глаза.
– Не понимаю, к чему…
– Отвечать на вопрос!
– Бывало! – с вызовом ответил Фануй. – Разное бывало!
– Тогда мне нужна твоя помощь.
Фануй крался тенью вдоль тюремного коридора, стараясь не звякать ключами. Мейетола, гибкая, незаметная, как настоящая змея, скользила за ним.
– Госпожа Мейетола?
– Что тебе?
– А что вам будет за это?
– Какая тебе разница? Тебе ничего не грозит, я обещала! А мне голову оторвут… Ничего, новая вырастет, как всегда. Что пугаешься, в переносном смысле, естественно!
"Улетайте в Чинияангу! – думала она. – Прочный, устойчивый мир. Там живут наги, они дадут укрытие. Сенгиды уже роют когтями землю, оружие готово. Брат, только не будь упрямым, прислушайся ко мне. За Елену я уверена, Кусинг найдет ее, приведет к морю. Она полетит с тобой, пусть в меня последний крысеныш плюнет, если я ошибаюсь!"
Преодолев бесчисленные коридоры, кандидат и его наставница добрались до нужной камеры. Мейетола бросила взгляд сквозь решетку и застонала.
Камера была пуста.
Нагини точно знала дату казни, точно знала также, что наг, попавший в эту камеру, обречен находиться здесь до последнего часа – и никаких других возможностей. Она поняла, что опоздала.
– Наставница, идемте! Держите мою руку! Вдруг все обойдется, не может не обойтись!
Но Мейетола сползла вниз по стене и зарыдала второй раз в жизни.
Арэнкин измерял шагами камеру. Четыре шага в одну сторону. Три – в другую. Наги не держали элитных тюрем и не имели понятия о благородных заточенных. Перед ликом закона равны все. Последний ли воришка, брат ли самого Вождя – всех, в случае преступления, ждала подобная наиобыкновеннейшая камера без окон и с решетчатой дверью. Арэнкин размеренно вышагивал, чтобы не уснуть, решив отдыхать только в том случае, если он провалится в беспамятство. Бежать из скальных тюрем невозможно. За всю свою жизнь Арэнкин не помнил ни единого случая помилования. Наги славились безукоризненным почитанием законов.
Он боролся со страхом так, как только мог. Он бросил все душевные силы на эту борьбу. Он шаг за шагом внушал себе, переживал заранее назначенный рассвет.
Шаг. Стражник отворяет дверь, его проводят по тесному коридору.
Еще шаг. Его препровождают в покои, где он должен облачиться в одежды уходящего на Заокраины.
Хорошо. Держись. Шаг. Его выводят на площадь перед Скальным замком. Гирмэн сам читает приговор.
Он не смотрит ни на кого. Он не должен видеть Мейетолу. Не должен видеть Охэнзи. Он не должен не то что, смотреть, но даже помнить о существовании Елены.
Нет! Нельзя об этом думать. Моя жизнь кончена. Я больше не смогу принимать участие в ее судьбе. Нет смысла думать о том, что ее ждет.
Дальше. Я не стану ни с кем прощаться. Я не стану ничего говорить.
Шаг. Его последний полет. И вот они, врата перед древним кладбищем нагов. Врата, через которые можно пройти лишь однажды. За ними серый сумрак и тишина. Медленный вечный снег, который падает с неба даже, если по ту сторону врат светит солнце. Уже от врат видны серые статуи, увенчанные снежными коронами, превращенные в сугробы. Но снег то и дело тает на них…
Держись, Арэнкин. Ты выдержишь. Ты достойно пройдешь этот путь. Ты ни разу не опустишь голову, ты не ускоришь свое дыхание, ты не произнесешь ни слова. Ты не станешь просить другой казни, как делали многие. Поклянись в этом себе и будь ты проклят!
Теплые струйки защекотали предплечье. Арэнкин открыл глаза. Оказывается, он в кровь разбил руку о каменную стену.
Что дальше? Он идет меж заокраинными статуями по пояс в снегу вперед, вперед, вперед… Он будет идти, пока останутся силы. А сил много, даже слишком. Сколько он станет сражаться с судьбой? День? Неделю? Месяц? Или, может, лучше закрыть глаза сразу, упасть на колени и отдаться на волю древним богам нагов? Проникнуться ощущением того, как замедляется течение мыслей, как сердце бьется все неохотней, как камень сковывает каждое последующее движение…
Остановись! Об этом нельзя думать, иначе твой последний путь превратится в несмываемый позор.
Арэнкин опустился на каменный пол и спрятал лицо в ладонях. Его никто не мог видеть. Скальные тюрьмы не нуждались в патрулях.
Шаги. Гулкие шаги эхом отражаются от каменных стен. Арэнкин закусил губы. Кровь потекла по подбородку. Держись, нежить тебя задери!
Но никто не торопится открывать дверь, не слышно отточенной речи стражника перед выводом на казнь.
– Ты все еще хочешь смерти, брат?
Арэнкин знал обряд жертвоприношения от и до. Он знал каждый шаг, каждое слово, ценность и назначение каждого мгновения. Он наизусть знал слова, записанные в свитках Витенега. Он обладал жизненной энергией, свойственной далеко не всем нагам.
– Ты умрешь той смертью, которую выберешь. Сделай то, что я прошу, и я пересмотрю приговор.
Арэнкин молчал. Он не смотрел на брата.
– Иногда приходится жертвовать. Не ради себя, не ради чьей-то прихоти. Во благо всего мира. Брат, облачные моря возникают все чаще и чаще. Мы уже с трудом держим все границы, нам приходится привлекать муспельхов и птицелюдов. Мир на краю. Мы пытаемся удержать то, что разваливается под нашими руками. Одна жертва – и все встанет на свои места. Одна жизнь – и мир обретет равновесие. Одно сердце – и Халлетлов вновь будет крепко связан с Землей. Разве эта девушка недостойна стать той, кто возьмет на себя великое дело? Ее живительная кровь напитает этот мир, она останется здесь, она останется с тобой. Я не желаю твоей смерти, брат. Я всегда любил тебя, я обязан тебе жизнью. Но я не тот, кто имеет право ставить чувства превыше всего.