Мэри от души рассмеялась.
— Тебе лучше вернуться домой, пока отец не отправился на твои поиски. Будь хорошей девочкой. Я имею в виду, веди себя пристойно.
— Не волнуйтесь, бабушка, вам не придется краснеть за меня. Теперь Опал будет заботиться о вас, я же не вернусь сюда никогда, даже когда… В общем, вы знаете, я не вернусь!
— Конечно, мне это известно, Руби. Я сама не хочу, чтобы ты возвращалась на мои похороны. Запомни меня такой, какая я есть, а не такой, какой меня положат в этих пурпурных одеяниях и отдадут в распоряжение хозяина похоронного бюро. Именно поэтому я отдаю тебе кольцо. Больше тебе здесь нечего делать. Не забывай меня, присылай фотографии. Кстати, Амбер прислала открытку. Пишет, что у нее есть фотоаппарат.
— Узнав об этом, папа словно спятил, — хихикнула Руби. — Амбер уже оплатила свой счет, поэтому он лишь наорал на маму, а фотографии Амбер бросил в плиту, заявив, что это проделки дьявола. Между прочим, фотографии получились прекрасно: Амбер сидит под цветущей вишней, заложив ногу за ногу. Ее юбка укорочена вот до сих пор, — Руби указала на середину своих бедер, потом, став серьезной, заглянула бабушке в глаза. — Я не представляю, что буду любить кого-нибудь так же сильно, как вас. Вы никогда не сказали мне ни одного плохого слова, даже если я заслуживала этого. Я буду думать о вас каждый день и постараюсь сдержать все свои обещания. Вам не будет стыдно за меня. Я запомню вас такой, как сейчас, а когда состарюсь, так же, как и вы, буду колечками снимать кожуру с яблок.
Руби крепко обняла бабушку и охрипшим голосом спросила:
— Вы мне верите? Вы не обидитесь, если я не приеду на ваши похороны?
— Решай сама. Если ты все-таки появишься здесь, то снова встретишься со своим отцом.
— Нет, я не приеду, — твердо сказала Руби.
— Добро, а теперь — в дорогу.
Руби в последний раз поцеловала Мэри и торопливо вышла из дома, стараясь побыстрее забыть о слезах на щеках покинутой ею бабушки.
Почти свободна… Почти…
Мэри Козински тяжело опустилась в старое плетеное кресло. Только что от нее оторвался самый дорогой человек. А сколько таких милых ее сердцу людей ушло навсегда…
Достав из кармана передника четки, Мэри не без усилий подняла голову кверху и прошептала:
— Господи, защити мою маленькую Руби. Если же ты решишь отправить ее отца, моего сына Георга, в ад, я не стану возражать.
Она знала, что однажды придет такой день, но еще была не готова к этой лишенной всяких чувств утрате. Мэри произвела на свет семерых детей и ко всем — за исключением Георга — относилась с большой нежностью и любовью. Но почему-то никто из них не запал ей в душу так, как внучка Руби. Когда девочке исполнилось семь лет и ей разрешили пересекать железнодорожные рельсы, она начала каждый день приходить к ним. К восьми годам Мэри и Микель уже души во внучке не чаяли. Георг пытался противиться этим визитам, но Микель пригрозил сыну лишить его своей доли наследства.
Георгу пришлось смириться. Руби же подверглась в доме отца жестоким наказаниям, ей покупали поношенные недорогие платья, а главное — лишили свободы. В то время как другие дети беззаботно играли и веселились на улице, Руби читала «Священное писание Нэнси Дру», помогала готовить, занималась уборкой, выполняла различные мелкие поручения и жила в постоянном страхе в ужасной клетке, называемой спальней. Только в доме бабушки и дедушки она становилась сама собой, расцветала от их любви, охотно выполняла любую работу, за которую старики иногда давали ей полдоллара, иногда угощали вкусными сладостями. Руби очень любила играть с Сэмом, их старым гончим псом. Они без слов понимали друг друга. Однажды отец приказал ни в коем случае не называть дочь Руби — от драгоценного камня «рубин», — потому что в момент появления на свет она была красной и безобразной. Это очень огорчило Руби. Словно понимая ее состояние, Сэм несколько часов не отходил от нее ни на шаг, слизывая ей со щек слезы. Когда Руби исполнилось двенадцать лет, верный пес умер. Дедушка силой удерживал совершенно обезумевшую от горя Руби, которая готова была лечь в могилу рядом со своим любимцем.
Да, эта девочка умела любить! Микель и Мэри часто беседовали о Руби, о ее будущем. Вскоре Микель тяжело заболел. Чувствуя приближение своего конца, он вызвал к себе мать Руби, Ирму, и долго разговаривал с ней о внучке. Ирма сразу заявила, что никогда не пойдет против мужа, который уже давно решил, что после окончания средней школы Руби отправится в Вашингтон. Она будет жить там вместе со старшей сестрой Амбер и работать, постепенно выплачивая долг родителям. Микель и Мэри предложили взять на себя часть долга внучки. Однако Ирма отчаянно затрясла головой, потом вдруг набралась смелости и спросила, почему Руби должна стать исключением? С сожалением посмотрев на невестку, Микель велел ей отправляться домой. Едва за Ирмой захлопнулась парадная дверь, он попросил Мэри принести «кольцо царицы».
— Я оставлю его Руби. Оно должно принадлежать ей.
Спустя два часа после похорон Микеля, когда вино лилось рекой, а закуска на столах улетучилась в мгновение ока, Георг поинтересовался у матери, когда та собирается продать кольцо. О, Мэри хорошо помнила свой ответ.
— Ты глубоко заблуждаешься, полагая, будто я — глупая польская эмигрантка, а твой отец — глупый русский эмигрант. Микель завещал это кольцо мне. Оно мое, и я вольна делать с ним все что угодно. Так вот, я завещаю «кольцо царицы» Руби.
Это было сказано в присутствии всех родственников и сестер Георга. Разразившись бранью, тот выгнал плачущую дочь на улицу. С этого дня положение девочки стало еще более невыносимым. Однажды Руби даже на несколько месяцев ушла из дома, сообщив об этом Мэри запиской, которую ей принесли после школы друзья внучки.
«Господи, как быстро летит время, — подумала Мэри. — Руби выросла и теперь сама распоряжается своей судьбой, она отправляется в Вашингтон с «кольцом царицы» и фотографией Джонни Рея и вполне счастлива при этом»? Руби вспомнила о предстоящем восемнадцатилетии внучки. Нужно непременно подарить ей деньги.
Возможно, с помощью Джона и Хенка удастся наскрести сотню долларов. Мэри улыбнулась, представив радостное лицо Руби. В большом городе девушке непременно понадобится приличная сумочка, нейлоновые чулки, лак для ногтей и новое нижнее белье.
Что же касается долга внучки родителям — шесть тысяч долларов — Мэри решила выделить эту сумму из своего состояния.
Признаться, ей всегда причиняли боль безобразные выходки сына. Барстоу был маленьким городком с семью предприятиями, небольшой средней школой и единственной телефонной линией. Сплетни сыпались здесь как из рога изобилия, обрастая мельчайшими подробностями. У жителей Барстоу практически не было секретов друг от друга и всегда находились темы для разговоров.
Все, например, знали, что в одиннадцать лет Георг спутался с разбитной девчонкой Битси Лукас, которая сама поощряла его ухаживания, и подхватил от нее венерическую болезнь. Мэри вынуждена была отвести сына к доктору. Эта история вскоре стала известна Микелю, вызвав у того отвращение. С этого дня Георг возненавидел женщин. Это равно касалось матери, жены Ирмы и даже собственных дочерей.
Мэри с болью вспоминала о том давнем позоре. Правда, доктор убеждал ее не расстраиваться по таким пустякам. Но разве могла она не волноваться за сына? Только молитвы приносили Мэри некоторое облегчение.
Руби нежно поглаживала завернутое в носовой платок кольцо. Только бы родители ни о чем не догадались! Иногда ей казалось, что отец видит ее насквозь, словно просвечивая рентгеновскими лучами.
Она перешла рельсы, миновала покрытый гравием участок возле деревообрабатывающего завода и свернула к своему дому.
До отхода поезда оставалось еще десять минут. Глубоко вздохнув, Руби пересекла лужайку, принадлежавшую семье Лачери, затем спряталась за старой сосной, наблюдая за своим крыльцом. Родители уже поджидали ее, выражая явное нетерпение. Отец и мать были высокого роста, впрочем, на этом и заканчивалось их сходство.