Хиро ошарашенно наблюдает за ней.
— Но кое-что отличает это баснословно дорогое дизайнерское платье от ему подобных. Что это может быть? — Грейс вертится на стуле, показывая наряд с разных сторон. — Как вам кажется?
Зрители молчат.
— Смотрю, вы не мучаетесь догадками, — Грейс спускается и садится обратно. — Это черный цвет, поглощающий световые лучи. Цвет колдовства. Цвет зла. Цвет темноты. Какие у вас вытянутые лица! Да, я не совсем обычный человек. Я не психиатр, не актер и не маленькая молчунья. Я — Грейс, и я склонна любить тьму больше, чем свет.
— Секта сатанистов?
— Метлы и поклонение дьяволу? Забавно.
— Это снова ложь? Я не пойму…
— Нет, милая Марианна, я не шучу. И не лгу. Я — последователь новой религии, — Грейс произносит каждое слово медленно и с расстановкой.
— Да она просто нас запугивает! — поднимает голову Марианна. — Откуда нам знать, что это не выдумки? Пусть докажет!
— Тише, милая, никогда не знаешь, кто может тебя услышать, — широко улыбается Грейс.
— Пусть докажет что? — Оливер переглядывается с Хиро. — Как сказанное помогает понять, почему мы здесь?
— Теперь я хочу послушать Марианну, пришло ее время, — по-прежнему улыбается Грейс.
— Мне особо нечего рассказывать, — девушка смотрит на Оливера. — Я заканчиваю одиннадцатый класс, собираюсь поступать в институт, и…мы не узнали, как Грейс очутилась в отеле…
— Какая ты зануда! — Грейс закатывает глаза. — Я не помню деталей, как здесь очутилась. Я вообще не всегда помню, что со мной происходит. Ухожу в себя и забываюсь.
— Вот интересно! Она не помнит, как оказалась в отеле! — Марианна пристально смотрит то на Хиро, то на Оливера.
— И что с того? Ты сама — то как сюда забрела?
— Мне нечего скрывать. Я попала сюда из комнаты с пятью углами через тайный вход в шкафу.
— Ну да! — Грейс подпирает щеку рукой.
— Значит, ты лжешь нам, Марианна? — Оливер внимательно смотрит на девушку.
— Нет, нет. Почему здесь лгу именно я?
— А разве бывают комнаты с пятью углами и выходом через шкаф?
— Сейчас все могли соврать, и поэтому наши слова ничего не значат.
— И ты солгала нам?
— Нет, я думаю, что никто не застрахован ото лжи. То, что мы говорим сейчас, ничего не меняет. Один из нас вполне может быть убийцей и укокошить всех.
— Я же говорила, она — шизофреничка, — Грейс поворачивается к Хиро. — Только послушайте её: выход через шкаф и пятиугольная комната, плюс мания все время врать.
— Но я не вру. Хиро, скажи ей. Ты видел, как я вылезла из твоего шкафа.
— Видел, но не видел прохода, через который ты залезла. Я помню, как ты выходила через дверцы шкафа. И только. Я не видел ни тайного прохода в шкафу, не видел той странной комнаты и не уверен, что ты могла там находиться.
— Ты слишком ненаблюдателен для успешного психотерапевта!
— Если тебя поймали на лжи, это не очень-то приятно, Марианна, — слышен голос Оливера. — Всегда лучше признать свое поражение. Твое вранье очевидно. Не бывает таких комнат.
— Тогда почему бывают подобные отели?
— Потому что мы в этом отеле из-за тебя, и ты убьешь всех нас! — отчеканивает Грейс.
— Грейс, не надо, — говорит Оливер. — Ей и так плохо.
— Моя попытка сблизить нас друг с другом потерпела крах. Всем иногда тяжело говорить правду, — разводит руками Хиро.
— «Общество анонимных алкоголиков» не признаёт, что они алкоголики.
— Но я была в такой комнате, — Марианна смотрит полными слез глазами. — Почему можно поверить, что у психотерапевта есть клаустрофобия, а киностудия соединена с отелем, но нельзя представить комнату с пятью углами? Я не понимаю.
— Это заранее конченый разговор, — Хиро встает из-за стола. — Хорошо, давайте постановим такое правило: полное взаимное доверие. Мы уважаем и не подозреваем друг друга, а то выйдет, как в голливудских триллерах: пустой отель и кучка трупов.
Дневник (День второй)
Я
Жуть!
Нет, «жуть» — это совсем не то слово, которым следовало бы сейчас описать мое состояние. Однако я против нецензурных выражений.
Сегодня просто…(пи) какое…(пи) и…(пи), что даже…(пи)…
Прочитала вчерашние записи, и теперь злюсь (хотя не только из-за записей).
Во-первых, если выпила немножечко вина на свой День рождения, то зачем брать в руки что-либо пишущее и корябать этим бумагу?! Зачем записывать чепуху, ни в коей мере не показывающую ход твоих мыслей?!
Во-вторых, почему, если считаешь себя честной и правдивой, надо так нагло врать, описывая внешность?! Глаза вовсе не карие! Они какого-то размытого грязного цвета. Нос картошкой никак не способен быть миленьким… Хоть дыроколом проткни и сережек навесь, — спасет его только пластическая хирургия…