Кира лихорадочно работая челюстями, расправилась с лобстером. И к моему сильнейшему неудовольствию, встряла в наш разговор.
– Дмитрий Сергеевич обещал мне в следующем фильме одну из главных ролей. Он будет фильм снимать по Толстому.
– По Льву Николаевичу, Алексею Николаевичу или Алексею Константиновичу? – спросил я, пытаясь изо всех сил погасить злую иронию.
Кира явно опешила от моей эрудиции и, пробормотав нечто невнятное, углубилась в поедании салата из фаршированных сыром и маслинами шампиньонов, который только что принесли.
– Олег Янович, – вздрогнул я от неожиданности, услышав громкий шёпот. – Бенедикт Романович просит что-нибудь исполнить.
Я повернул голову, рядом совсем некстати возник Сильвестр.
– Он разве здесь? – удивился я, окинув быстрым взглядом зал.
– Они-с в отдельном нумере, – в стиле дореволюционных половых ответствовал распорядитель.
– Сильвестр, я не в голосе сегодня, – произнёс я капризно.
– Бенедикту Романовичу не отказывают, – проронил Сильвестр таким ледяным тоном, что меня продрал мороз по коже.
– И что просил исполнить Бенедикт Романович? – складывая салфетку, деловито поинтересовался я.
Дальше ломаться не имело смысла.
– Что-нибудь о любви, на английском, пожалуйста.
Хорошо, что не на японском. Мало того, что при всех, без подготовки я буду петь, так ещё на английском? Опозорюсь на всю жизнь. Меня может спасти только то, что гости уже порядком набрались и вряд ли смогут оценить по достоинству моё исполнение.
На подгибающихся от страха ногах я прошествовал к эстраде, взбежал на ступеньки и сел к роялю, стараясь не смотреть в зал. Пробежался по клавишам и начал напевать самую простую по тексту песню, но, тем не менее, одну из самых известных, надеясь, что Бенедикт Романович её слышал или, по крайней мере, поймёт, что это о любви, как он заказывал:
Я закончил и бросил взгляд в зал. Милана поняла, что я пел для неё, расцвела я ярчайшей улыбке, и послала другой, ещё более страстный воздушный поцелуй.
Розенштейн, развернувшись всей своей тушей, поманил меня. Я сошёл по ступенькам и направился к ним.
– Ну что ж, неплохо, неплохо, – проговорил он, явно давая мне понять: «ну и говно же ты полное». – А вот если я тебе скажу, чтобы ты при всех штаны снял – сделаешь?
Я в изумлении взглянул на него, пытаясь определить степень его опьянения, но колючий взгляд глаз-буравчиков не оставлял сомнения – Розенштейн был абсолютно трезв, и очень зол. Я обвёл глаза столик, пытаясь по выражению лиц Верхоланцева и Миланы понять, насколько «тётя Роза» говорит серьезно.
– А если не стану этого делать? – без тени раздражения спросил я, скорее в насмешку.
– Тогда я тебе ни копья не заплачу? Понял? Ни копья! – воскликнул он и вдруг хрипло заквакал, давая понять, что пошутил. – Ладно, иди, отдыхай, – милостиво разрешил он.
Задребезжал звонок, продюсер выхватил из кармана мобильник. Взглянув на экран, побледнел, как мел, горячо зашептав в трубку: «Я не могу здесь разговаривать». Я направился к своему столику, быстро извинившись, незаметно выбрался из зала и направился к служебной лестнице.
– Какие триста кусков? Мы так не договаривались! У меня нет таких бабок. Нет. И что? Не хочу об этом говорить! – порадовавшись удаче, услышал я раздражённый и в то же время испуганный голос Розенштейна.
Он прервался, распахнул дверь с лестницы, больно задев меня по колену, огляделся внимательно. Прикрыл, и вновь вернулся к разговору, всё сильнее распаляясь, перейдя на трёхэтажный мат. Я пытался вычленить хоть каплю важной информации, но Розенштейн не произносил ни одного имени.
Воздух прорезал дикий визг, только отдалённо напоминающий человеческий. Милана осталась в зале одна! Я кинулся назад, вихрем ворвался в зал, огляделся и облегчённо вздохнул. Она преспокойно сидела за столиком. Крик исходил от жуткой драки, пара мужиков, изрядно набравшись, мутузили друг друга почём зря. Банкет без драки – деньги на ветер. Одна из дам бойко помогала – издавая звуки такой силы и мощи, что без труда взяла бы приз в соревновании на самый громкий пароходный гудок. С остервенением таская за волосы и царапая одного из противников длинными, ухоженными ногтями. Другая дама в вечернем платье с глубоким декольте, из которого почти вываливалась массивная, накачанная силиконом грудь, пыталась огреть участников драки сумочкой. Я с интересом наблюдал за представлением, к которому присоединилось несколько человек, когда рядом возник мерцающий силуэт – призрак Северцева предупреждал об опасности.