Вот в таком русле: легко, непринужденно и с легким юмором, текла наша беседа. Все испортила я, поинтересовавшись:
- Как вы назвали дочь?
- Алиса, - ответил он с некоторой заминкой.
Я была в полном замешательстве.
- Наверняка не в мою честь, а в честь твоей любимой "Алисы в стране чудес", - не сдержалась я.
Все выглядело, хотя я этого и не хотела, слишком уж язвительно и со скрытым упреком. И наш разговор окончательно расклеился. Надо было как-то встречу заканчивать. Я достала свой планшет и, сославшись на то, что не успела отправить пару писем, а мне сегодня еще предстоит встреча с коллегой, открыла его. Пьер неожиданно вспомнил, что отец ждет его с дочкой на чай и заторопился домой. Мы попрощались, пообещав, без конкретного где и когда, еще обязательно созвониться и встретиться. Пьер ушел первым, а я, прождав минут десять, вышла из кафе и медленно пошла по направлению к Сене. На душе было грустно и тоскливо. Но, почему? Весна, любимый Париж, прошлое, казалось бы, отпустило окончательно, оставив одни лишь воспоминания.
Не доходя метров десять до набережной, я увидела на мосту одинокую, неподвижную мужскую фигуру. Мужчина стоял, опираясь на перила, ссутулившись, и смотрел вниз на темную воду Сены. Ощущение было такое, что ещё немного и человек бросится вниз. Я застыла на месте. Сердце готово было выпрыгнуть из моей груди. Это был Пьер. Первое желание было броситься к нему, обнять и оттащить от этих ужасных перил.
Но, что это изменит? Ничего хорошего ни ему, ни мне это не принесет. Я стояла как вкопанная, пока не увидела, как он выпрямился и медленно пошел в направлении музея Орсэ. Слезы, от страха и волнения за Пьера, градом покатились по моему лицу. Окружающие с недоумением оглядывались, а некоторые участливо спрашивали, не нужна ли их помощь.
Мне понадобилось какое-то время, чтобы привести себя в порядок, чтобы сердце мое отлегло и душевное равновесие вернулось. Спустившись вниз к воде, я медленно побрела в сторону Лувра.
Мысленно перебирая нашу встречу с Пьером, я думала: "Все, что не делается, все к лучшему. Прошло то время, когда нам было хорошо вместе. Слишком многое было против нас и многое изменилось. Вряд ли мне с ним было бы сейчас интересно, ему, возможно, тоже. Пусть все останется в прошлом. Конечно же я зря, не желая того, его упрекнула. Разве он, назвав свою дочь моим именем, не доказал мне, что всегда будет помнить все то хорошее, что было между нами. Мне бы следовало не ехидничать, мне бы радоваться этому обстоятельству."
..... Вот так, рассуждая сама с собой, я добрела до места, где по пятницам художники выносят свои акварели. От выбора пейзажа, мне понравившегося, меня отвлек телефонный звонок с неизвестного мне номера. Это был Юрий.
- Как дела? Ты уже освободилась? - он поинтересовался, и, не дождавшись ответа, добавил: - А я вот заблудился и не знаю, как теперь добраться до отеля. Спасай, если можешь, - насмешливо попросил он.
Зная, замысловатость планировки города, я ему поверила. Мне самой долго приходилось привыкать к тому, что улицы в Париже, в основном, располагаются веерным способом. Большинство улиц ведут от одной маленькой площади - сквера, до другой, как две капли воды похожей на первую. Выбрав улицу в нужном направлении, ведущую, как казалось, прямо к требуемому пункту назначения, чаще всего, на нужное место не попадаешь. Более того, уходишь куда-то в сторону!
Поинтересовавшись, где Юрий сейчас находится, я скорректировала его движение в направлении набережной Сены. Затем, вынула из своей сумки косметичку, привела себя в порядок и пошла по набережной к нему навстречу. А минут через десять мы, улыбаясь всем встречным, уже приближались навстречу друг другу.
День провели прекрасно. Я любовалась красотой и необычной архитектурой моего любимого города. Юрия же больше интересовали люди, причем не туристы, а обычные труженики, обслуживающие последних. Восприятие красот у нас было разное. То, что вызывало у меня восторг и ощущение счастья, его, как мне показалось, оставляло равнодушным. Он на все вокруг смотрел, в основном, через глазок своей камеры и был настолько увлечен своим занятием, что мы с ним, гуляя по городу, практически не разговаривали. В парке Тюильри, куда я привела его, чтобы передохнуть от пятичасового гуляния, он продолжал заниматься своей камерой, рассматривая отснятый им материал. Он то хмурился, видимо, когда был огорчен, то улыбался, когда был доволен своей работой. Мне было страшно интересно наблюдать за ним. Это надо же - такое увлечение профессией!
Тогда, гуляя по Парижу, каждый из нас думал о "своем" и занимался "своим". И, это было здорово!
С наступлением сумерек, Юрий предложил мне самой выбрать ресторан, где мы смогли бы отметить наш, фактически, первый день в Париже, вежливо уточнив:
- Желательно, недалеко от Эйфелевой башни.
Я повела его в ресторан, когда-то наш с Пьером любимый. Мои доводы, что там слишком дорого, что туда трудно попасть без предварительной записи, были сразу же отметены. У дверей ресторана толпилась толпа желающих, многие из которых в руках тоже держали камеры. Но, что интересно, швейцар, глядя на Юрия и на его камеру, ничего не спрашивая, нас сразу же пропустил.
- Мистика, - поразилась я.
- Нет, просто большой опыт хождения по ресторанам. Нужна уверенность, и нужно смотреть прямо в глаза, - пояснил он, смеясь. - Тогда все думают, что ты - важный приглашенный на какое-нибудь значимое мероприятие.
Метрдотель, не найдя нас в списке предварительных заказов, все-таки нашел для нас отдельный столик у окна. Он, видимо, решил, что к ним пришел важный гость с переводчицей, а может быть просто не захотел связываться с иностранцем. Не успели мы сделать заказ, как по Эйфелевой башне побежали огни. Мы выскочили на террасу ресторана. Юрий включил было камеру, но не успел. Башня замерцала, засверкала и пропала в темноте. "Разве есть на свете что-нибудь прекраснее и загадочнее этого видения?" - восторженно подумала я. Вернулись за свой столик. Нам принесли заказ, а Юрий все сидел со своей камерой в руках, боясь упустить момент, когда башня вновь засверкает огнями. Чисто по-женски, я съехидничала:
- Я не очень тебе помешаю, если начну кушать, пока все не остыло?
Он рассмеялся, отложил камеру в сторону и сказал:
- Знаешь, меня иногда нужно останавливать! Все, заканчиваю! Начинаем праздновать! - и, обращаясь, чем меня сильно удивил, по-французски к официанту попросил: - Будьте добры, карту вин!
День прошел восхитительно! Сегодня, в который уже раз, я для себя открывала мне хорошо знакомый и в то же время малознакомый Париж! Юрий, думаю, тоже славно поработал. Оказывается, он в Париже был, причем неоднократно, но на город всегда смотрел только через глазок своей камеры. Слушая мои восторги, он пообещал завтра попытаться посмотреть на город моими глазами, оставив камеру в гостинице. Во что, правда, мне верилось с трудом!
Правило, не есть поздно вечером, в этот вечер я нарушила, с аппетитом съев в ресторане какую-то довольно жирную баранину, запивая ее прекрасным французским вином. Вот так, славно, мы завершали наш первый день в Париже!
В отель вернулись затемно. Предпочитая, по возможности, спать с открытым окном, я слегка приоткрыла его в ванной комнате. И, памятуя, что прошлой ночью мне было холодно, вытащила из шкафа огромное дополнительное одеяло. Приняла душ и, уже лежа на огромной кровати под большим, уютном, легким, теплым одеялом, перебирая события прошедшего дня, почувствовала себя наконец-то свободной и всем довольной. Действительно, все, что и не делается, все к лучшему!