В один прекрасный день, когда рабочие ушли, мы, дворовые мальчишки, увидели, что они оставили ведро со смолой, которое все еще варилось над костром. Бенжи, один из самых взрослых мальчишек, нашел где-то ручку от метлы и подозвал нас к себе. Продев эту ручку от метлы через ручку ведра, Бенджи взялся за один конец и приказал мне взяться за другой. Так как он был старше, я повиновался. Мы дружно подняли ведро и понесли. Ведро было тяжелым и поэтому стало передвигаться в мою сторону. Можете себе представить: чем ближе ко мне передвигалось ведро, тем тяжелее, казалось, оно становилось. Меня уже обдавало жаром смолы.
– Мне тяжело! – закричал я.
– Ничего, держись, – буркнул он.
Все же для меня ведро было слишком тяжелым, и я выпустил конец палки... Ведро грохнулось на землю, обдав меня горячей смолой до колен. Боль была непереносимой, и я заорал, как будто меня резали. Остальные ребята только беспомощно смотрели.
Наконец двое ребят помогли мне добраться до дому. Когда они меня поднимали под руки, я помню, как я обратился к Богу: «Боже, как же Ты позволил такому случиться? За что? Ну пожалуйста, убери эту боль!» Все же боль не проходила, и мне пришлось несколько недель проваляться в постели с ожогом третьей степени. Из этого я сделал вывод: либо же Бог не услышал мои молитвы, либо же Его просто нет!
Начался затяжной период сомнений и безразличия. Все же что-то меня удерживало от того, чтобы не стать атеистом. Возможно, этого не случилось из-за религиозного рвения моей матери, которая каждую пятницу зажигала свечи и искренне молилась Богу, или же из-за моих дедушки и бабушки, которым приходилось бороться за то, чтобы мы все ходили в синагогу молиться и вообще сохраняли еврейские обычаи.
Когда мы в школе проходили теорию эволюционного развития видов, я запутался вконец. Тогда-то я и сделал для себя вывод – чтобы поверить в теорию эволюции, нужно отказаться от веры в то, что Бог призвал Моисея привести «избранный народ» в землю обетованную. Отказ от веры в Бога означал отказ от своих еврейских корней. Этого сделать я не мог. Оставалось просто об этом не думать.
Теперь же, по прошествии стольких лет, мне предстояло ответить на вопрос: верю я в Бога или нет?
Я сидел, окруженный книгами и блокнотами, подавленный серьезностью вопроса. На какое-то время во мне закипел внутренний протест. С какой стати я должен верить в какого-то там Бога, Который просто проигнорировал молитву мальчика, его просьбу облегчить боль? И вообще, кто Ему позволил подвергать Свой избранный народ таким преследованиям в течение стольких лет– ведь почти шесть миллионов евреев были зверски истреблены нацистами!
Однако глубокое чувство справедливости заставило меня взглянуть на все с другой стороны и увидеть, что Бог (или какая-то Высшая Сила) отнеслась к нашей семье благосклонно, защитила нас во время Второй мировой войны, а после войны позволила нашему народу обрести родину в Израиле. Ведь не всем евреям пришлось плохо!
Моего протеста как не бывало, и в глубине души я понял, что верю в Бога, и что я всегда в Него верил – неосознанно. Ума не приложу, каким образом это все выявилось и каковы будут последствия такого решения, но я знал: Бог есть. Каким образом и почему Он избрал еврейский народ, каким образом Он позволил случиться всему, что с ним случилось – понять это было выше моих сил. Да этот вопрос и не занимал меня в данное время. Я-таки верил, что Бог, или то, что под Ним подразумевают, действительно существует.
Такое решение привело меня к постановке другого вопроса: верю ли я в то, что Библия – богодухновенное Святое Писание? Или же я верю в то, что Библия – просто история еврейского народа?
Глядя на все это сейчас, я понимаю, насколько важно было ответить на этот вопрос.
Откинувшись на кресле, я сидел и думал над этим. В этот момент я вспомнил один случай, произошедший 20 лет тому назад. Когда Джуди был один годик, мы купили наш первый Дом. Как хозяин дома и как отец семейства, я подумал, что пора, наконец, начать жить духовной жизнью. Поскольку неподалеку была одна консервативная синагога – всего в нескольких кварталах от нашего дома – то, даже не побывав ни на одной службе, незадолго до Рош Хашаны я заполнил заявление о принятии моей семьи в члены, а также обязался внести посильную лепту в строительный фонд.
Через неделю, на следующий день после праздника, я понял, что совершил ошибку. Вероятно, раввин хоть и был прекрасным человеком где-нибудь в кругу семьи или за пределами синагоги, но службу он вел так, будто у него вместо языка была бритва. Доставалось всем. Это было уж слишком! Его же критиковать было не дозволено. Я тут же принял решение о выходе из членов еще быстрее, чем я подал заявление о вступлении в члены.