Не знаю толком, как я попал в шорт-лист. Наверно, Вэнс меня выдвинул. Он вполне мог, раз владеет теперь всеми разработанными мной кампаниями. Это должно было стоить ему небольшого состояния, так что, полагаю, он очень уверен в успехе. К счастью, разговаривать с ним мне не нужно, - он сидит в паре столиков от нас с кем-то из старой гвардии «Вангард».
Когда я пригласил Брайана пойти со мной на церемонию, он выдал свое обычное я-слишком-крут-чтобы-скакать-от-восторга. Билеты стоили довольно дорого, но я могу себе это позволить. Даже несмотря на то, что теперь меньше работаю в галерее, чтобы успевать дважды в неделю посещать занятия в ПИФА. Это баловство, конечно, но деньги у меня есть, и мне очень хочется учиться. Диплом я такими темпам получу не раньше, чем через несколько лет, но меня это вполне устраивает. Я получаю удовольствие от самого процесса обучения. А еще Сидни хочет по окончании текущей выставки повесить в галерее одну из моих работ, и я от этого просто в восторге. Конечно, разместят ее у самого выхода, но это уже начало!
Брайан учится в Питте уже три месяца. Летом нам с ним обоим пришлось непросто. Он на время каникул устроился работать на полный день. В итоге получилось, что мы оба вкалывали, а по вечерам приходили домой. И все это слишком уж напоминало ему семейную идиллию. Он продержался всего неделю, а потом совсем слетел с катушек – обращался со мной, как с дерьмом, и перетрахал половину Питтсбурга. В итоге мне пришлось проявить твердость, но, в общем, и он довольно легко сбавил обороты. Мы тогда как раз придумали новое правило: возвращаться домой не позже трех.
Сейчас, конечно, никакие правила нам больше не нужны. Брайан теперь живет в общежитии, и волен делать все, что ему хочется. Вначале, даже несмотря на все, что у нас было, я боялся, что он съедет от меня – и больше я никогда его не увижу. Собственно, так оно и было – целых две с половиной недели. А потом я как-то пришел с работы и с изумлением обнаружил, что он, как ни в чем не бывало, сидит в лофте. К тому времени я уже почти потерял надежду.
И вот теперь он приходит всякий раз, когда ему хочется. Что обычно означает выходные, но иногда и будни. Бывает, он не появляется больше недели, а иногда наведывается каждый день. Все зависит от того, что он там себе надумывает в конкретный момент: то ему кажется, что я загоняю его в ловушку, то, наоборот, он сам на мне виснет. Больше всего я люблю те вечера, когда возвращаюсь домой поздно - от Дафни или со встречи с моими новыми друзьями из ПИФА – и нахожу его спящим в нашей постели.
Конечно, я знаю, что он продолжает снимать парней. Иногда как одержимый. Думаю, к этому времени он уже половину своего курса перетрахал. Но я не против. Когда он слишком долго не объявляется, я тоже кого-нибудь снимаю. Но вот, что выводит меня из себя, - это когда он заводится из-за того, что я слишком часто, как ему кажется, упоминаю какого-нибудь парня. Вот тут он делается прямо бешеный и принимается расписывать мне свои похождения во всех подробностях. Я не хочу ограничивать его свободу, но и слушать вот это все не хочу тоже.
- У нас в «Кеннеди и Лайонс», где я имею честь работать в Нью-Йорке, говорят: на свете есть только одна вещь лучше, чем секс, - это хорошая рекламная кампания. Так что я с огромным удовольствием представляю вам человека, завоевавшего серебряную награду в категории «Печатные рекламные материалы»: Джастин Тейлор, ранее работавший в агентстве «Вангард». Рекламная кампания для «Браун Атлетикс».
Уж конечно, Лайонс в своем представлении не мог обойтись без секса. Он как-то раз подкатил ко мне, а я ему отказал. И с тех пор ему прямо неймется. При каждой нашей встрече он то окатывает меня презрением, то допускает неуместные намеки. И сейчас, пробираясь к сцене под аплодисменты своих бывших коллег, я вижу, что он уже готовится отпустить очередное мерзкое замечание. Узнаю этот хищный взгляд.
Он вручает мне статуэтку, и я улыбаюсь и шиплю ему, отвернувшись от микрофона:
- Твой сценарий пованивает.
А затем наклоняюсь к микрофону, чтобы сказать пару слов. Серебряная награда – это огромное достижение, тем более, что золото в этом году не вручают. На церемонии принято не особо затягивать благодарственные речи. Номинаций более 80, и никому не хочется засиживаться тут за полночь. Наша категория была под номером 46, и то мы с Брайаном успели заскучать.
На экране в задней части сцены отображаются три панели с моими рисунками. Взглянув на них, я оборачиваюсь к залу.
- Симпатично, правда?
Раздается несколько смешков.
- Это все я нарисовал. Но в прошлом августе со мной работал интерн. Школьник еще, всего восемнадцать лет. И вот это, - я указываю на панели за своей спиной, - было его идеей. Это он разработал эту кампанию. Он придумал всю концепцию, от графики до слогана. Все принадлежит ему. А я только сделал рисунки. Сейчас он изучает маркетинг в Питтсбургском Университете. И зовут его Брайан Кинни. Рекомендую запомнить это имя, потому что в будущем вы еще не раз его услышите. Итак, спасибо за награду. И спасибо, Брайан!
Я смотрю на него, сидящего в зале, и впервые с нашей первой встречи вижу, что он просто потрясен. Правда, он тут же прячет это за самодовольной улыбкой. Зрители пару секунд охреневают, а потом принимаются аплодировать. В индустрии, базирующейся на идеях, никто и никогда не признает, что воспользовался чужой задумкой. Об этом не принято говорить вслух. Всем ясно, что идеи постоянно воруются. Руководители присваивают кампании своих подчиненных, сотрудники шпионят друг за другом, беззастенчиво выдавая чужие задумки за свои. Но доказать-то ничего нельзя.
Я подхожу к столу, Брайан приподнимается, чтобы меня пропустить, и я демонстративно передаю ему статуэтку. Конечно, ему особо нечего с ней делать – там ведь выбито мое имя. И все-таки именно он ее заслужил, и я не хочу присваивать чужую награду. Он улыбается, а потом наклоняется и быстро целует меня в губы. Всего пару секунд.
- Хочешь свалить отсюда?