Тем временем дверь в горящем доме вдруг отворилась. Люди замолкли, замерли в немом ужасе и недоумении… Из дома вышел Федька – одежда на нем горела, он еле держался на ногах, но не кричал и даже не пытался ни убежать от огня, ни попросить о помощи. Но не это было причиной всеобщего оцепенения, а то, что молодой парень, которому не было и двадцати, вышел оттуда абсолютно седым. Сделав всего несколько шагов от крылечка, Федька остановился и, прежде чем рухнуть замертво, осипшим, не своим голосом успел сказать одно лишь слово, сквозь шум огня долетевшее до людей:
- Ведьма…
Глава 14
- Что он сказал? Ведьма?!
- Да нет же, показалось!
- Нет-нет! Мы тоже слышали…
- Да какая еще ведьма?! Люди, вы чего?..
Слухи о колдовстве быстро расползлись по Хомячинкам. Кто-то в них не верил, ища более рациональное объяснение странному пожару, кто-то смеялся, что свидетели надышались какой-то гадости от горения и словили обыкновенные галлюцинации, а кто-то – из старожилов – вспомнил Ивана, который лет двадцать-двадцать пять назад терроризировал деревню, и если в самом деле завелось тут опять колдовство…
До Агафьи тоже дошли эти слухи. Вечером того же дня потянулись в ее дом местные со всякой ерундой, мол, пятка чешется или сопли вдруг у ребенка появились. А сами настороженные, внимательные; в дом не проходят, а на нее косятся, будто изучают. Женщина сперва не понимала, чем вызван такой интерес, а потом пришел к ней сам дед Митяй – староста деревенский. С порога недовольно зыркнул, руки в бока упер и потребовал:
- Ну рассказывай, Агафья…
- Что рассказывать, Митяй?!
Старик внимательно вгляделся в лицо знахарки, ища в нем крупицы лжи или хотя бы страха, но нет, Агафья смотрела хоть и настороженно, но, кажется, действительно не понимала, о чем речь. И тогда Митяй отодвинул женщину с пути, прошел в дом по-свойски, уселся за круглый стол и рассказал про странный пожар.
Нет, ее не винили ни в чем – ну что делить пожилой женщине, травнице, с братьями-подростками? Но все знали об ее чудодейственной силе, знали об Иване, который какое-то время жил в ее доме, а потом вдруг занялся колдовством, и даже поговаривали, якобы мальчишка ее немой, Ванька, сын его. Однако так же все прекрасно понимали, что не могут ни Агафья, ни Ванька ее слабоумный виноватыми быть в случившемся. Ну не могут ни эта старая женщина, ни сын ее, которого бить будут, а он – улыбаться, никому вреда причинить! И все же шли, приглядывались.
- Чушь это, Митяй, – хмуро ответила Агафья, узнав о пожаре. – Зачем мне мальчишек гробить? Ты же знаешь, я травница, я людей лечу. Травами – понимаешь? Я не колдую и никогда никому зла не желаю. Что мне до мальчишек этих?! Я старая женщина, мне скоро перед Богом ответ держать, – зачем же мне грех такой на душу брать?!
- Агафья, да не о тебе же речь. Знаю я, да и не только я, что ты их не убивала. Но… наверняка же ты знаешь, кто мог это сделать…
- Откуда?!
Конечно, Агафья сразу все поняла. Агнешка…
Но Митяю ничего не сказала. Выпроводив старика, женщина села за стол, на котором когда-то лежала мертвая девочка, и закачала в бессилии головой, понимая, что своими руками опять принесла беду в Хомячинки. Она надеялась, что сможет держать ситуацию под контролем, издалека присматривала за девочкой, когда та была еще совсем ребенком, но скромная, тихая Агнешка поводов для беспокойства никогда не давала – дочери у Аси получились добрые, незлобивые. Что же теперь произошло? Неужели Ася с Андриком нарушили запрет и рассказали все, и девочка решила испытать свои возможности? Вот что за люди, а!
Нужно было срочно встретиться с Асей и выяснить все прежде, чем Агнешка натворит новых бед. Но наведываться самой опасно – подобный визит после случившегося мог вызвать подозрения у местных, и потому Агафья дождалась ночи, написала записку и позвала Ваню: