Крупные тяжелые капли вдруг зашумели над влюбленной парочкой, вырывая их из забытья. Капли шлепались на листья деревьев и кустарников, тревожили нежные травинки, пускали пузыри на воде, то ли возмущаясь, то ли радуясь… И дождь, и яркое солнце… Марек тут же отстранился, порываясь увести Яринку хотя бы ближе к лесу, под кроны деревьев, но девушка и с места не сдвинулась – напротив, вцепившись в его руку, и его удержала, радуясь дождю, как союзнику тайных желаний.
- Не надо… Все равно же вымокнем, - улыбнулась она и доверчиво, как кошка, запрокинула голову и потерлась о его щеку, подставляясь губам и теплым каплям начинающегося ливня.
Дождь становился все сильней, и все отчаянней становились их поцелуи.
Ярина откинулась Мареку на грудь и прикрыла глаза, всецело отдаваясь на волю дождя и мужских желаний. И Марек не устоял.
Стальным кольцом сжались вокруг Яринки сильные руки, теплые губы жадно заскользили по ее шейке – они то поднимались к ушку, обдавая жаром, то опускались к плечику, оставляя на коже розоватые следы. Целуя, обнимая свою девочку, Марек как завороженный смотрел, как тонкое ее платье намокает под дождем и липнет к коже, очерчивая взбудораженные под ним темные сосочки; как блестят на солнце маленькие пуговички и манят расстегнуть, прикоснуться к нежной девичьей груди и обласкать самые красивые в мире горошины… Он отчаянно тянулся к ним, а Ярина не понимала, почему так трудно ей становится дышать – от слишком ли крепких мужских объятий или же от переполняющего ее волнения, разливающегося теплом по телу. Отдающегося дрожью и желанием раствориться в руках любимого мужчины. Еще не веря до конца, что Ярина совсем не против, еще сомневаясь, что не спугнет доверчивую пташку своим напором, Марек с трудом сдерживался, чтоб финальный акт будущего обряда не случился прямо сейчас, а она… А она боялась, что он возьмет себя в руки и остановится. Молила Небеса, чтобы этого не случилось.
- Малая, да что ж ты делаешь со мной?! – прохрипел он над ее ушком, легонько прикусывая мочку.
И, действительно, попытался остановиться, когда вдруг осознал, что ладонь его уже нагло разместилась на мягком холмике Яринкиной груди – сквозь мокрую ткань гладит затвердевший сосочек и тянется к пуговичкам на платье. Он хотел убрать руку, от греха подальше, но Яринка вдруг накрыла ее своей ладонью и тихо прошептала:
- Не бойся. Расстегни.
- Ярин, нельзя, я ж не остановлюсь… Так мы до обряда не дотянем…
- Ну и пусть, - только улыбнулась ему в ответ, задрав голову, и поймала губами его губы. – Никто же не узнает… А свой первый раз не хочу ни с кем делить, Марек… Только с тобой. Сейчас. Пока никто не видит…
Короткий вздох, и последний шанс остановиться. Но нет… Одна пуговичка, вторая, третья… И вот уже ливень под вздох, сорвавшийся с девичьих губ, соревнуется с мужской ладонью за право первым прикоснуться к нежной обнаженной коже, покрывшейся мурашками. Теперь уже, действительно, не остановиться. Ноги дрожат, тело каменное, а виновница этого безобразия, развернувшись, прижимается к мужской груди всем мокрым своим полураздетым тельцем, целует, с лихорадочным блеском смотрит в глаза и тянется стянуть рубашку.
- Малая…
Прижимая к себе Яринку, гладя мокрые ее волосы, Марек судорожно огляделся по сторонам, ища подходящее местечко – но трава кругом, букашки, земля… Дождь проливной.
- Подожди секунду, - отпрянул он и, спотыкаясь, бросился к лодке за покрывалом.
Насквозь промокшая, вмиг продрогшая без его прикосновений, Ярина как в тумане смотрела, как Марек расстилает покрывало прямо на траве, под дождем. Ее трясло от одного только вида парня: от волос его, с которых стекают струйки дождя, от загорелых рук, чуть дрожащих, от прилипшей к телу одежды и от голодного, горящего взгляда, брошенного ей, полураздетой, в расстегнутом платье…