– Вот те на! Ребята, слушайте сюда, он хочет сказать, что не помнит Марину! – Ольга хохотала громко и заливисто, и оттого, видимо, никто, кроме Алексея, не разобрал ее слов. Да многим было и не до них.
– Оля, не надо! Что ты, в самом деле, зачем так…
Она перестала смеяться.
– Да ну тебя, ей Богу! Ну, насмешил! Чтобы ты, да ее не помнил, ну и дела-а, – она покрутила головой.
Глаза ее блестели. Она посмотрела на Алексея и вдруг негромко охнула.
– Да ты что, Алеша? – Она понизила голос. – Да ты прямо в лице переменился.
Алексей досадливо махнул рукой, привстал и снова сел.
– Погоди, – Ольга присела на подлокотник его кресла и попыталась заглянуть в лицо. – Да ты, никак…
– Ничего, ничего, Оля. Все в порядке. В норме.
– Погоди! Неужели ты…
– Да помню я, помню, – сказал Алексей и поморщился. – Все я помню, никого не забыл. И… ее помню. – Он хотел сказать «Марину», но сказал «ее». Почему-то он не мог вот так, просто-запросто назвать это имя. Не мог – и все тут.
Нет, не таким он представлял себе этот разговор.
Вчера, конечно, было не до него. Да и сегодня с утра тоже. Алексей подсознательно все время носил в себе начало этого разговора, он только никак не мог выбрать, с кем же его начать. С Юрой? Не избежишь, пока он не поймет, грубоватых шуток и многозначительных подмигиваний… С Ольгой? Но с женщиной – о женщине, как-то не то получится… С кем-нибудь из пришедших? Но только с Юрой да, пожалуй, немного с Ольгой у него успел наладиться тот душевный контакт, который позволил бы коснуться такой щекотливой темы…
И Алексей все отодвигал разговор «на потом».
Он сидел к Ольге в пол-оборота, боковым зрением видя ее лицо. Брови ее сосредоточенно сдвинулись, на лбу появилась упрямая поперечная складка – она о чем-то думала. Потом она чему-то кивнула, словно в подтверждение своих мыслей, положила ему на рукав пиджака руку, легонько пожала, шепнув: «Подожди», и вышла из комнаты.
Вернулась она с двумя рюмками, наполненными золотистой жидкостью, и протянула одну Алексею.
– Давай выпьем, Алеша. За тебя, чтобы у тебя все было хорошо… Это настоящий «Токай».
Вчерашний коньяк за ночь выветрился, а сегодня он старался пить только сухое, памятуя, что выпить придется с каждым, да не дай Бог, не один раз. Но к счастью – еще один весомый плюс здешней компании – пить его, как, впрочем, он заметил, и остальных, никто не заставлял. Как сказал утром Юра: «Чувствуй себя абсолютно раскованно, старик. У нас полная свобода личности: каждому по потребностям соизмеримо с его возможностями».
Они чокнулись и, глядя в глаза друг другу, медленно, смакуя, выпили.
– Люблю грешным делом хорошее вино, – сказала Ольга, смешно, по-детски облизывая губы. Потом снова присела на подлокотник. – Леша, – начала она неуверенно. – Ты извини, мне показалось…
– Да нет, ничего, что ты, – слабо улыбнулся он. – В чем извинить?
– Наверно, мне показалось… Ты, никак, все еще… ну, неравнодушен, что ли?
Алексей ничего не ответил. Он упрямо сжал губы и глядел перед собой. Нет, не такой разговор и не в такой обстановке мыслился ему.
Ольга резко поднялась и, потянув за руку, заставила его встать.
– Вот что, пойдем-ка на кухню, – решительно сказала она. – Там никто не помешает.
…Она уже не была веселой и оживленной хозяйкой дома, его одноклассницей. Перед ним стояла, положив руки ему на плечи и заглядывая в лицо, странно знакомая женщина, близкая и понятная, как сестра. Она смотрела на него с восхищенным удивлением и страхом, и непонятной Алексею тоской, и у него неожиданно появилось впечатление, что она как будто первый раз увидела его. Она вглядывалась в его лицо, ресницы ее трепетали от волнения, губы полураскрылись и тоже подрагивали. Потом она вдруг всхлипнула, глаза ее стали быстро наполняться слезами.
– Ой, Алешенька, да что же будет, – сказала она шепотом. – Ой, господи, Боже мой, да что же будет-то… Ты ее до сих пор любишь, да?
Слезы выливались у нее из глаз двумя извилистыми дорожками. Она шептала:
– Господи, Леша, да как же так может быть… Да что же будет-то, Леша…
– Что ты, Оля, – Алексей сделал неловкую попытку высвободиться. – Перестань, слышишь. Что было – то было, а сейчас что толку… И быльем поросло. – Он осторожно снял ее руки с плеч. – Ну, не надо, Оленька. Ничего не будет, как все было, так и останется… Что ты, в самом деле. Сама расстроилась, меня тоже расстроила. Видишь, – он вытащил из кармана круглый металлический пенальчик и потряс им. – Валидолишко, брат Ольга. Стареем, стареем, сердчишко ни к черту.
Он открутил крышку, вытряхнул на ладонь неполный столбик завернутых в вощеную бумагу таблеток. Достал одну и привычным движением сунул под язык. Закручивая крышку, успокаивающе сказал: