Но сейчас ко мне явился первый за всё время и последний на данный момент японец. С такими гостями следует обращаться предельно бережно. Поэтому я считала лишь самые основные, поверхностные знания, чтобы иметь возможность допрашивать его со знанием дела. Язык, воинское звание, профессию, даты рождения и смерти, имя, некоторые детали биографии. В частности, само слово «японец» я взяла именно из его воспоминаний. На поверхности их всё ещё зовут «пятнистыми».
Итак, санто рикуи Окадзима Сора, 28 лет, пилот боевого вертолёта «Кобра», погиб от взрыва топлива при падении машины, которой тролль оторвал хвост… Очень хороший и вежливый мальчик. Скромен, добр, правдив. Слушает маму и каждое утро делает зарядку. Характер мягкий. Не женат.
Что меня поразило — это офицер (не солдат даже!) который до экспедиции за Врата ни разу не вступал в реальный бой! Он получал жалование только за то, что учился водить свою машину и был готов её поднять по приказу. И практически все его сослуживцы имели аналогичный, то есть нулевой опыт. Если бы это узнали в Империи — они бы немедленно бросили в бой оставшиеся легионы, потому что с их точки зрения проиграть таким — позорно и невозможно. А уж вассалы-варвары после проигрыша и вовсе зарезались бы. Нет, в легионах тоже много вчерашних крестьян, этим Садера и сильна — но это именно что новобранцы, которых ставят под руководство матёрых ветеранов и как можно быстрее бросают в мясорубку войны, чтобы попробовали вражьей крови. А стоявший передо мной мальчишка (мальчишка, двадцати восьми лет — на Фалмарте многие императоры гораздо моложе!) находился на службе уже шесть лет — и собирался уйти на пенсию без единого боевого задания. М-да, похоже, открытые мною Врата спасли от окончательной деградации не только Садеру…
Ещё одна часть моих полномочий — управление «степенью воплощения» теней умерших. При минимальном воплощении это в буквальном смысле тени — двумерные размытые силуэты без лиц, способные издавать лишь тихие стоны, похожие больше на шелест. При максимальном — они могут вообще не понимать, что умерли, ибо их иллюзорные тела становятся неотличимы от живых, и разумы тоже. Они могут испытывать даже голод, жажду, физическую боль — это необходимо для тех из них, кого я приговорю к посмертным мучениям. Только полученные ими раны мгновенно заживают, за исключением тех, что наносятся специальным оружием демонов-палачей.
Сору я воплотила по максимуму, и это был как раз тот случай, когда люди не готовы признать факт своей смерти. Хотя он самостоятельно, без помощи психопомпов, сумел миновать Тёмные Тропы и добраться до подземного мира относительно целым — для него это было скорее приключениями в незнакомой стране, чем посмертным искуплением. Не знаю, какое посмертие ему обещали боги Завратья, но уж точно не такое. Руку он держал у пистолета и явно готов был пустить его в ход — его никто не разоружал, за полной бесполезностью любого оружия смертных в моём мире.
— Для начала давай разберёмся с официальной частью, — сказала я. — Ненавижу бюрократию и бюрократов, а больше ненавижу только когда самой приходится этим заниматься. Ты при жизни не совершил ни великого зла, ни большого добра, а потому ни на Чертоги Блаженства, ни на Дома Страдания можешь не рассчитывать. Стереть тебе память и отправить бродить по землям мёртвых или на реинкарнацию — было бы глупой тратой ценного материала. Поэтому предлагаю тебе демоничество и место в моей свите. Что скажешь?
Смертный неловко сглотнул.
— Э… Харди-сама… Простите мою дерзость, но я вообще-то предпочёл бы вернуться на службу… у меня там осталось много несделанных дел, да и дома меня семья ждёт…
Эх, ну вот почему мою доброту так часто принимают за разрешение сесть на шею и ножки свесить? «Харди, владычица подземного мира, самая ужасная из Двенадцати Богов». А ты попробуй тут не быть ужасной, когда все сразу наглеть начинают… Мне ужасно захотелось отправить его в Дом Страдания дня на три, после этого общение пошло бы гораздо конструктивнее. Но я только что имела неосторожность сказать, что пребывания там он не заслужил… забыв благоразумно добавить «постоянного». А слово бога слишком много значит, во всяком случае в сфере наших полномочий. Его нельзя просто так отменить.
Поэтому я просто сделала лёгкий жест пальчиком и дала Соре с полминуты побыть тенью. Никем и ничем, пустым местом, слабым отзвуком когда-то прозвучавшего крика. Потом медленно, на протяжении целой минуты, по капле возвращала ему подобие жизни, пока он снова не стал дышащим и трёхмерным. Чтобы прочувствовал каждый миг и хорошо понял — его существование это мой подарок, каприз по сути. Данное мной всегда может быть отнято.