Вот он какой, прокурор города Никанор Семенович...
-- Комплимент хотите?
-- Еще один? -- не утерпела я. -- Только не по поводу внешности!
-- Внешности? -- начальство соизволило хмыкнуть. -- Эх, мне бы годков двадцать сбавить...
Ну это он, положим, врет! Недаром секретарш коллекционирует...
-- Предупреждаю -- комплимент грубый, зато в точку. Был я с утреца в мэрии, и там, знаете, вас вспоминали. Бажанов, который новый шеф Хирного, поинтересовался (уж извините, Эра Игнатьевна!): кто это вас трахает? Хирный пояснил, что это вы всех трахаете...
Смеяться? Еще чего! Обидеться? Нет, не стоит. Хамство, конечно, зато из первых рук.
Значит, поминали...
-- И кого я трахнула на сей раз?
-- Ну что вы, Эра Игнатьевна! Это я так, к слову...
Значит, к слову. То есть вполне достаточно мне знать, что моей скромной персоной заинтересовался начальник УВД вкупе с новым заместителем мэра. Бажанов?.. Ну конечно, он же курирует все силовые, в том числе ОМОН!
Так-так... тут из подворотни -- таракан...
Между тем начальственная улыбка начала медленно сползать. Щеки обвисли, глазки спрятались за складками, послышался тяжелый вздох. Все, мед кончился. Сейчас пойдет иной продукт.
-- Выпить хотите?
Ого! В этом кабинете пить мне еще не предлагали. Я взглянула на говномер и поняла, что он зашкаливает.
Ответа Никанор Семенович ждать не стал. Грузно приподнявшись, направился к шкафу, послышался возмущенный скрип потревоженной карельской березы. Вспомнился Ревенко. У того в шкафу водка. А у этого?
-- Вы, насколько мне известно, крем-ликер пьете? Или лучше банановый?
Разведка заложила точно, хотя в этой конторе крем-ликер ни с кем пить еще не приходилось. Интересно, кто стукнул?
-- А может, господин прокурор города, лучше водки? "Зусмановки" или "Столпер-Плюс"?!
Он замер, затем укоризненно покачал головой:
-- Водки?! Нет у меня водки, Эра Игнатьевна! Коньячку налить?
Коньяк был подан в стакане; правда, в хрустальном. На закуску -сиротливый ломтик лимона -- я даже не взглянула. Пусть сам "николашку" потребляет.
-- Ну, стало быть, вздрогнули, Эра Игнатьевна! И давайте без "господ прокуроров". Разговор у нас будет душевный, можно сказать, интимный...
Кажется, мне предлагали раздеваться.
Коньяк оказался хорош, но больше ничего хорошего не предвиделось.
-- Вы с Ревенко говорили?
-- Говорила.
Началось! Сейчас спросит о рапорте, который я еще и не собиралась писать...
-- Рапорт составили?
Соврать? Ну уж нет!
-- Никанор Семенович! Рапорт я не составила, но...
-- И не надо.
Думаю, выражение моего лица ему понравилось. Пухлые губы вновь расцвели улыбкой.
-- Да-да, любезнейшая Эра Игнатьевна, забудьте! И о деле Молитвина забудьте! Да и нет, собственно, никакого дела. И не было. И не будет.
Улыбаться в ответ я не стала. Значит, молитвинское дело отбирают. Интересно, кто?
-- Простите, Никанор Семенович, неужели этим заинтересовалось ФСБ?
Глазки моргнули. Раз, затем еще раз.
-- ФСБ? Да о чем вы? Я же вам ясно говорю, нет никакого дела и не было. Жил себе старичок, приболел, отвезли самовозом в неотложку, вовремя не представили документы... А замглавврача, известный паникер, изволил задергаться, с утра прибежал сообщать -- глядь, пошли заявления соседей, бумажка за бумажкой!.. сейчас все выяснилось.
Слова журчали струйкой, глазки щурились, улыбка бродила между щек, и я, наконец, поняла: надо молчать. Молчать и соглашаться. Если прокурор города говорит, что дела нет, значит, его нет. Хотя сгинувшего алкаша велели искать прокуратуре, вопиюще нарушая все подряд. Хотя следом при странных обстоятельствах и участии таракана-полковника пропал свидетель Залесский. И дальше...
-- Правда, там "хвост" вырос...
-- Простите? -- очнулась я.
-- "Хвост", -- начальство мило усмехнулось. -- Господа архары на квартире Залесского подрались с каким-то сержантом-жориком. Непорядок, конечно. Так вы этого жорика оформите. Года на три, чтоб неповадно было. Только не тяните.
-- Ладно...
Я отвечала, не думая. Что же это творится? Может, и вправду ничего такого не было? Глупостей хватает, а к Залесскому архары могли заехать не только из-за пропавшего старика. Может, в Залесском все дело?
-- Не обрадовал?
Я пожала плечами. От молитвинского дела за версту тянуло "мертвяком", так что спасибо, конечно... Память услужливо подсказала: субботние гости-дружки на квартире Залесского, один -- носатый, болтливый; второй -крупный мужик с уставной ряшкой, все норовил мне честь отдать, хоть так, хоть эдак... это он, что ли, "хвост"?!
-- Ну тогда я вам подарок сделаю. Завтра передадите в третью канцелярию дело Кривца...
-- Что?!
Молитвинское дело отобрали, теперь Кривец. Этот мерзавец, ясен пень, не подарок, но что все это значит?
-- И остаются у вас ваши священники, но с ними можно не спешить...
"Какого черта?!" -- едва не вырвалось у меня, но язык вновь оказался вовремя прикушен.
Сейчас сам скажет.
-- Вы Изюмского знаете?
Изюмский? Ах, да! Розовощекий болван из новеньких. Золотой зуб, золотая цепь...
-- Он будет работать с вами. У него сейчас дело об убийстве, но он сам не тянет.
"То есть как?" -- чуть было вновь не воззвала я, и опять успела сдержаться, хотя удивляться и вправду было чему.
Везде, во всем нашем грешном мире, "мокрые" дела для следователя -самые трудные. Везде -- но не здесь. Первач-псы (они же "Егорьева стая", они же "психоз Святого Георгия") разыскивают убийцу лучше всякого инспектора. Нам остается лишь обождать, пока в морг поступит труп с характерным синюшным цветом лица. И ждать приходится тридцать шесть часов -- в худшем случае.
Обычно хватает и двенадцати...
-- Он сейчас ведет дело о том парне, с серьгой. В общем, подключайтесь.
Настала очередь моргать мне. Субординация, конечно, душа службы, но когда старшего следователя "подключают" к новичку...
Усмешка исчезла. Маленькие глазки смотрели в упор.
-- Это не простое убийство, Эра Игнатьевна. К тому же... Изюмский -мой племянник, это его первое дело.
Все, наконец, стало ясно. Кроме одного. "Непростым" в нашем городе дело об убийстве может быть только в одном случае -- если следователь грамоте не разумеет. В прямом смысле: не знает букв, дабы изваять протокол. Проще работа только у гаишников. С нашими "саморегулирующими" знаками можно спать двадцать пять часов в сутки. Правда, для этого приходится ложиться на целый час раньше.