Но Изюмский даже не улыбнулся.
-- Не страшно, госпожа старший следователь. Да только, блин, стыдоба! Узнает братва, что к пидорам, извините, ходил... Да еще один. Чего ведь подумают?
Он не шутил. Вообще-то верно: в последнее время к тем, кто посещает подобные бары, в городе стали относиться чуть ли не хуже, чем к кентаврам.
-- Ладно! -- решилась я, сообразив, что этой ночью точно не засну. -Присядьте, я сейчас...
Заниматься работой обычного инспектора не хотелось, но, с другой стороны, появился шанс быстро и триумфально закончить это дерьмовое дело. Закончить -- и взяться за Молитвина всерьез.
Обещанное "сейчас" несколько затянулось. Дуб терпеливо ждал, пока я примеряла новое вечернее платье, пока пританцовывала у зеркала, пытаясь сотворить нечто пристойное из вороньего гнезда на голове. Подобные процедуры требуют полной сосредоточенности, но одна мыслишка меня все-таки не оставляла. Простая до невозможности мыслишка, очевидная, вероятно, для любого -- кроме, конечно, господина Изюмского. Все получилось очень просто. Слишком просто. Излишне...
2
"Казак Мамай" внешне выглядел неприметно: обитая бронзой дверь, врезанная прямо в стену старого пятиэтажного дома. Разве что снег у входа оказался убран, да по сторонам росли две небольшие елочки. Как говорится, голубые ели. И пили.
Дуб притормозил свой "Ауди" у тротуара, огляделся.
-- Ага, стоит!
Он кивнул на черную тень возле ближайшего подъезда.
-- Я ребят попросил потоптаться. На всякий...
Кивком одобрив его предусмотрительность, я нерешительно поглядела на вожделенную дверь.
-- А туда... всех пускают?
В ответ последовало довольное "гы!". Кажется, у дуба тоже оказалось чувство юмора.
-- Смех, да и только, госпожа старший следователь! Мужиков бесплатно, а если баба, в смысле, женщина -- то по сорок гривень с носа.
Бумажник я не захватила из принципа, и теперь ощутила некое чувство, приятно напоминающее злорадство. Впрочем, такие расходы, как правило, компенсируются. А хорошо будет выглядеть в отчете: "Посещение спецбара -сорок гривень"...
-- Фотография Кондратюка у вас?
Лицо подозреваемого оказалось не из тех, что запоминаются сразу. Я начала было по привычке составлять словесный портрет, но бросила. Узнаю как-нибудь, не в этом проблема. Проблема в другом. Все, все не так! Убийца преспокойно собирается в бар, вместо того, чтобы дрожать у алтаря, ожидая Первач-псов. А если он псов не боится, то почему не боится нас? Даже дурак поймет: нераскрытое убийство заставит все наши службы не только забегать, но и запрыгать. К тому же бар для "голубых", а звонила-то женщина! Ладно, разберемся. Для того и приехали.
-- Господин Изюмский! В целях конспирации разрешаю перейти с человеческого языка на тот, который вам ближе. Но только на время операции. Усек, братан?
"Братан" "усек" не сразу. Наконец соизволил кивнуть:
-- Так точно. Понял. Да тока, блин, хрена он там человеческий! Кто же так сейчас чешет, подруга? На тебя, блин, посмотришь -- вроде телка видная, все при тебе, а как базлать начнешь...
-- Фильтруй базар, пацан, -- в очередной раз посоветовала я. -- Я котелком звенела, когда ты, шкет, еще сопли жевал!
Он вновь хмыкнул, решив, вероятно, что старший следователь Гизело входит в роль. Не поверил. И хорошо, что не поверил...
-- Слышь, братан, а как тебя называть?
Имя-отчество его, я, конечно, забыла. Если вообще когда-нибудь знала.
-- Вованом, -- гулко вздохнул дуб. -- А ты, подруга, стало быть, Эрка?
-- Эра, -- как можно спокойнее поправила я. -- А впрочем, без разницы...
Открыть дверцу этот болван не догадался, но я обошлась и без него. Итак, "Казак Мамай". Интересно, за что этого беднягу к подобному заведению приплели?
3
Дуб решительно взялся за круглую, блестящей меди, ручку -- и замер.
-- Мне первой войти? -- подлила я масла в огонь.
В ответ прозвучало негромкое "Блин, пидоры драные!" -- и доблестный господин Изюмский от души рванул дверь. Бог весть чего он боялся. А весело было бы, встреть его за дверью трое напомаженных амбалов в кожаном прикиде и потащи раба Божьего прямиком в темный угол, как в одном старом кинофильме. Там подобное заведение, если память не изменяет, называлось "Устрица"...
Все обошлось. Никто нас не хватал, не хлопал по выступающим частям, и даже швейцар оказался самым обыкновенным: без помады и румян на физиономии. Разве что на меня посмотрели как-то странно, но это могло быть и результатом воспалившегося воображения. Через несколько минут мы уже сидели в небольшом уютном зале, почти утонувшем в темноте, вокруг играла тихая музыка, под которую еле заметно шевелились парочки -- вполне разнополые. Я начала понимать, что "Мамай" -- не из худших заведений.
По крайней мере, на первый взгляд.
Взгляд второй дал те же результаты. Официантка (официантка!) поставила нам на столик по бокалу шампанского, проворковав: "От заведения!", за шампанским последовали орешки. Я протянула руку к бокалу...
-- Ну, пидоры, блин! -- дуб заскрипел зубами и затравленно оглянулся.
-- Чего киксуешь, Вован? -- поразилась я.
-- Киксую? -- дуб перешел на шепот, наклонился. -- Ты, Эрка, глаза разуй! Видала?
Его взгляд уперся в нашу официантку, деловито направлявшуюся к стойке. Я присмотрелась, хотела переспросить, вновь всмотрелась -- и вопросы отпали. Да-а... Косметика и женский корсет творят чудеса, особенно в полутьме. Но ведь голос! Хотя...
Я оглядела парочки, продолжавшие обжиматься под старомодный "медляк" -и только вздохнула. Две "девушки" из четырех -- точно; третья, скорее всего, тоже не третья, а третий... А впрочем, чего удивляться? Знали ведь, куда шли!
-- Отставить! -- шепнула я. -- Лучше осмотрись, только незаметно. Его здесь нет?
Дуб начал ворочать шеей. Тоже мне, профессионал! Правда, и профессионалу в такой темноте ничего не увидеть.
-- Потанцуем? -- я встала, автоматически поправив слегка висевшее на мне платье. И когда это я успела похудеть?
Кажется, придется работать самой. На племянничка надежды мало.
Дуб сопел у меня над ухом, переступая с ноги на ногу с изяществом контуженного медведя. Губы его шевелились; если внимательно прислушаться, можно было разобрать слова. "Зародыш в яйце, яйцо в гнезде, братан при теле; мужик, блин, при своем деле..." По-моему, это был заговор для невольных трансвеститов, а не от беды гомосексуализма. Или господина Изюмского так припекло, что он ничего более подходящего вспомнить не смог? Ладно, простим, сделаем вид, что не заметили...