— Проблемы? — с улыбкой спрашивает Крысолов.
— Мы с Зеленоградской улицы, — начинает бандюк. — Тут человек намедни говорил, что фраер. Про сил 500 рублей с носа.
— Да я не… — говорит Антон.
— А помолчи, — бросает Крысолов.
— Вот, а с ним малолетки, клеем обнюханные, фарами светят. «Охрана», бля! Мы вообще туда по делу шли. У вас там дрыщ такой бегает, Лева…
— А кто у вас старший? — уточняет Крысолов. — Отойдем.
Забивают стрелку на четверг. На стрелке Крысолов должен передать Леву бандюкам.
Бандюки уходят, пожелав «приятного вечера». За ними уходят и «охранники».
— Бля, чего ты ушел? — орет Антон на Слема.
Под балконом — крик. На территорию явились мамы — две блондинки в высоких сапогах и ярких пальто.
Одна из мам ловит Психа за капюшон: «Быстро, блядь, сюда». Псих вырывается, прячется за спину Антона, вышедшего с Лизой из здания.
Снизу несется: «Ты сука!»
Наконец одна блондинка хватает другую: «Ира, пошли».
— А мы с мамой ходили в аквапарк, — хвастается Аня. — Там есть такая горка, «унитаз», так она прямо протрезвела. И вообще я сегодня домой. Мне отец обещал 3 тысячи дать. Если не даст, я его убью.
Лезем на крышу. Семь этажей по лестнице без перил, ноги гудят. На крыше совсем тепло, только сейчас понимаем, как было холодно в здании. Ложимся на нагретый мох. Саша с пластырем на щеке, девушка Крысолова, рассказывает, что первый раз пришла в ХЗБ в 7 лет: «Тогда все было по-другому. Вон там — пруд, деревянные домики. Закаты тут было классно встречать. Сейчас — везде высотки, ХЗБ чуть ли не самое низкое здание в районе».
Со станции доносятся объявления о прибывающих электричках. Над вертолетной площадкой кружит белый голубь. За вертолетной площадкой рвет Веру.
— А знаете, что есть такая примета: если голубь вокруг вас облетит, можно загадать желание? — говорит Лиза. — Только не сбывается ни хера. Я пробовала.
— А что загадывала-то?
— Да пять тыщ на день рождения.
Вера выходит из-за площадки, достает телефон, долго набирает номер. Кричит в трубку: «Че ты мне тут устраиваешь! Сама что ли не нажиралась?»
— А я хотела открыть лекарство от рака. С 12 лет мечта у меня такая была, — вдруг говорит Саша.
Спускаемся на четвертый. Навстречу нам несется Йена и ребята: «Менты, менты».
Бежим по коридорам. Йена прячется в пролом в стене, поворот, дети разбегаются по коридорам.
Перед нами остается только Гоша. Он бежит широко, нейлоновая куртка раздувается, руки хватаются за воздух.
Поворот, вбегаем в абсолютную темноту. Притормаживаем, идем медленно. Слышно, как Гоша бежит впереди. Вдруг шаги прерываются. Шорох нейлона.
Зажигаем мобильники. В шаге чернеет квадратный провал, огороженный десятисантиметровым бортиком. Сквозная шахта лифта.
Гоша лежит на четыре этажа ниже, зарывшись лицом в кирпичи. Длинные волосы полностью закрывают голову. Он не двигается.
По этажам несется:
— ОВД «Ховрино». Стоять, блядь! Наклоняются, переворачивают. Просят нас вызвать скорую с мобильного — «с рации будет ехать дольше». Двое сотрудников конвоируют нас на лестницу. Там уже бьется в истерике пьяный Антон.
— Пустите меня! Это мой друг! Мой друг, вы не понимаете! — его удерживают.
— Я тоже много чего видел, — говорит опер. — Им занимаются уже. Не мешайся.
— Мать на него наплевала! — продолжает орать Антон. — Я его к себе в дом взял, чтоб он хоть чему-то там набрался!
— Че, бля, лезут? Вот че, бля, лезут? — говорит другой. — 11-летние, блядь. Расстрелял бы всех.
Сверху спускается очень спокойный Крысолов. Бросает Антону: «Не кипеши», — тот тут же затыкается. Предлагает помощь — медицинское образование, «интенсивная терапия». Менты отказываются.
— Кто из оперов приедет? — уточняет Крысолов. Выясняется, что приедет Толя, и «с ним поговорите».
Крысолов отводит в сторону одного из оперативников. Разговаривают вполголоса, смеются.
Антон уже не орет: переключился на любимую тему — оружие.
— Приклад у живота с той стороны, разворачиваешь и стреляешь. А если без приклада…
— Нет автоматического оружия без приклада, — опер смотрит презрительно.
По лестнице поднимаются два мужика: «Мы родители. Поляков Станислав, 15 лет…»
— Вот там посмотрите, там упал один, — бросает опер.
С окаменевшими лицами мужики спускаются к шахтам. Скоро выходят — «не наш».
— А нож зачем? — спрашивает внимательный мент.