Анна Чеславовна Матижева (в девичестве — Сенке-вич) похожа на барыню с картин Кустодиева. Полная, дородная, руками не машет — водит. Чистокровная полька, в молодости и представить не могла, что ее занесет в такую глушь.
Она родилась в Белоруссии, в городе Лада. Вышла замуж за военного, в Феодосию — «обольстилась морем и звездами на погонах». Когда ее старшему сыну исполнилось 3, а младшему — год, ее «окончательно заела гордость». Забрала детей, поехала в Москву. Но до Москвы не доехала, осела в Шлюзе.
Эти четыре кирпичных строения называют «казармами». Что это такое на самом деле, не помнят даже старожилы. Когда Анна Чеславовна въехала в свою «казарму» — «самозахватом, узаконила потом», в крыше была дыра, а печку топили по-черному. «Первое время такими слезами тут выла. А сейчас ничего».
Сейчас действительно ничего. В доме Анны Чеславовны — пластиковые окна, три телевизора, стиральная машина, попугай, который говорит «одно ругательное и одно матерное слово». А еще есть баня, три кошки, две собаки, 12 кур, «из которых три петуха», сливовые деревья, грядки со свеклой, бобами и горохом и выкопанный прудик с карасями. Есть даже совсем роскошь — кирпичный туалет.
Анна Чеславовна работала обходчицей и «монтером путей обыкновенным». Отвечала за участок в три километра, но обходила и 15. «Шпалы меняла, рельсы меняла». Летом следила, чтобы не было «выброса пути»: на жаре рельсы расширяются, расходятся, и поезд может «слететь». В 2005-м вышел закон, «чтоб всех баб убрали с самой железки», и Анна Чеславовна перебралась на перрон. Работала на перронном контроле в Твери и контролером в поездах, но не хватало «жесткости». И Анна Чеславовна устроилась в 4-ю горбольницу Твери — развозила еду по хирургическому отделению…
А потом электрички перестали замечать станцию Шлюз. Можно было ходить пешком до Локотцов — следующей станции — 3 километра по шпалам. Но вдруг оказалось, что с межпозвонковой грыжей и давлением 260 на 140 по шпалам ходить не получается, хотя полжизни она только этим и занималась. Так Анна Чеславовна стала безработной.
Она считает, что дело все-таки в давлении, потому что у ее нынешнего мужа, Владимира, та же самая «профессиональная» грыжа, а он эти 6 километров по шпалам ходить может. Выходит в 3.50 и успевает на тверскую электричку в 4.38. И до сих пор работает на своем вагоностроительном заводе. Жители Лисьих Гор пересели на велосипеды и 8 километров пилят до Лихославля — тоже вариант. Есть и такси. Но дорого — 80 рублей, да и подъезжает оно только к повороту на Шлюз, а это 2 километра от станции. Дальше дороги нет. Так что лучше уж пешком или велосипед.
«Здесь вообще нужен физический труд, — говорит Анна Чеславовна. — Как потопаешь, так и полопаешь».
Сейчас домашняя Лада и даже Феодосия кажется Анне Чеславовне «навроде утренних снов» — очень добрыми, но невозвратимыми. Вся ее жизнь оказалась завязана на железку.
«Я раньше думала, что железная дорога — самая безопасная в мире вещь. Не самолет же, не машина — две железяки и поезд, — говорит Анна Чеславовна. — А все очень страшно на самом деле».
Перечисляя свои прежние обязанности на железке, Анна Чеславовна говорит через запятую: «Людей, на куски разрезанных, собирала».
За 20 лет работы на железке она «собрала» их добрую сотню.
«Люди засыпают в электричках. Проезжают свой Лихославль, выскакивают на Шлюзе. Следующей «собаки» не ждут, возвращаются прямо по путям. А с моего опыта: если человек выпил немножко и по путям — 50 процентов, что не дойдет. Зимой больше: по откосам сугробы, и люди идут ровно по рельсам. Не каждый успеет отскочить».
«А иногда и на моих глазах. Мальчик бежит мимо моего дома. «Тебе куда?» — кричу. «Мне в Лихославль». Я говорю: «Стой, электричка проедет сейчас, на ней доберешься». А он: «Тетенька, я дальше побежал». И спрыгнул на пути. И тут 24-ка, «Юность». Радуга красная такая. Он лежит — мешок фарша. Пока ментов вызывали, то-се, чайки, вороны спустились. Сидят, поклевывают уже. Я мужу говорю: «Давай простынкой накроем его». Потом говорили, что был обкуренный. Ни документов, ничего, захоронили как неизвестного. А мама и бабушка его через фото в газете нашли».
«Запомните: когда поезд сбивает человека, он не останавливается, — говорит Анна Чеславовна. — Нет смысла. И если кто-то выскакивает на пути прямо перед паровозом, машинист чаще всего не притормаживает даже. Потому что тормозной путь у скорых обычно за тысячу. А если включать экстренное, вагоны через голову полетят. Просто звонят дежурному: «На таком-то километре человек попал под поезд». Не «мы сбили», а просто — «под поезд». И все, рейс продолжается».